"Юрий Домбровский. Державин" - читать интересную книгу автора

- Какие дела я бы сделал! - повторяет он, закрыв глаза.
Толстый мандарин незаметно смотрит на них из двери.
Стоят песочные часы, валяются на полу белые лебединые крылья, горят
свечи. Державин вдруг соскакивает с кресла и кладет руки ей на плечи.
- Слушай, - горячо шепчет он, - я ведь знаю - Бибиков твой крестный
отец, он для тебя все сделает. Дорогая, хорошая, милая, замолви за меня
слово, скажи ему только мою фамилию, умоли, чтобы он принял меня в комиссию.
Ну что тебе стоит! - Она качает головой. - Я приеду, я скоро приеду. Год
войны считают за десять. Я буду генералом. - Она качает головой. - Я приеду
к тебе, и мы повенчаемся. Слышишь? Ладно? Она качает головой.
- Я буду писать тебе с каждой оказией. Я получу отпуск и приеду сюда и
тогда, - он берет обе ее руки и прижимает к груди. - И тогда мы назовем друг
друга супругами перед целым миром.
Горят свечи. Валяются на полу лебединые крылья. Бибиков отходит от
двери. Он досадливо бросает в угол перчатки с длинными ногтями мандарина. Он
устал, он болен, он стар... ведь ему все-таки 45 лет. Чего они все хотят от
него?
Державин вскакивает с колен.
- Хорошо, - говорит он, стиснув зубы. - Не хочешь, не надо. Я сам себе
сделаю карьеру. Я еду на архипелаг, и ты больше меня никогда не увидишь.
Разгневанный и статный, он быстро идет по залу: она едва поспевает за
ним в своем тяжелом белом платье.
Маска, песочные часы, домино валяются на полу.
- Гаврюша! - кричит она, задыхаясь. Он идет, не оборачивается.
- Гаврюша! Постой!
Колени у ней гнутся и голос срывается как на ветру.
- Хорошо, я сделаю все. Он останавливается.
- Но вы уедете, а я умру от отчаяния. Он улыбается.
Боже мой, какие у него ровные, белые зубы, когда он смеется!

III

Он приехал в Казань 25 декабря. Был первый день рождества, но праздника
не чувствовалось. Только кое-где в окнах горели огни и слышалась заглушенная
зимними рамами музыка.
Безлюдье города его поразило.
Державин проезжал по пригородной улице. Она была длинна и пустынна, как
одиннадцать лет тому назад, в день его отъезда в Москву.
Пешеходов было мало, конные объезды не попадались. Только на одном из
перекрестков ярко горел нехороший желтый огонь и толпились люди. С
любопытством, почти болезненным, он начал присматриваться. Над толпой,
растопырив тяжелые крылья и разбросав маленькие злые головы, с
перекрученными языками, как огромная крылатая рептилия, висел двуглавый
орел. Здесь был кабак, или, как его продолжали называть в Казани, - кружало.
Державин зябко передернул плечами. Он не доверял людским сборищам, они
всегда были ненадежны и загадочны. Случай с петербургскими гренадерами
припомнился ему отчетливо. И там был такой же мирный разговор о том, что при
приближении Пугачева следует положить ружья на землю и бежать к самозванцу.
Чувствования черни темны и обманчивы. Никогда нельзя положиться ни на ее
приязнь, ни на ненависть. Нелепая сказка самозванца привлекает куда больше