"Алексей Домнин. Матушка-Русь" - читать интересную книгу автора

- Извините... я же на работе. Я к вам вечерком как-нибудь загляну...
Иногда "жертвой" становилась мать.
- Наташа, - просит отец, - присядь-ка на минутку. Мне надо на слушателе
проверить свои положения. - И добавит раздраженно: - Только оставь,
пожалуйста, свои миски.
- Подожди картошки начищу.
- Не хочешь - не надо, - сердится отец.
Мать покорно откладывает ножик, вытирает фартуком руки и садится
напротив.
Отец прикрывает рукою глаза.
Он уже в древней Руси, в двенадцатом веке. Перед его взором проходит
жизнь старых городов, жестокие сечи русичей с недругами...
Не был отец ни литератором, ни историком. Работал он экономистом на
заводе и считал свою профессию самой интересной на свете. Но однажды увлекся
он "Словом о полку Игореве" и с той поры каждый свободный час и долгие
зимние ночи отдавал чудесному памятнику старины.
Сначала мыслил сделать поэтический перевод дивного творения. Приступил
к нему не сразу, а только после "душевной подготовки". Она была
торжественной и вдохновенной. Отец хотел не просто умом понимать силу
написанных другим слов, но и всем сердцем чувствовать в них биение другого
сердца. Научиться перевоплощению.
Но, сделав поэтический перевод памятника, счел его слишком
легкомысленным и принялся перечитывать груды летописей и книг по истории
Руси. И вечно был недоволен тем, чего достиг.
Мысль отца не знала покоя. Всюду преследовала его "Слово". Он мог
пройти мимо дома, думая о нем. Однажды в трамвае вместо билета попросил у
кондуктора "мечи харалужные".
А рассказывать о том далеком времени он мог так, словно только что
вернулся из древней Руси.
...Мать слушает отца внимательно, не перебивая. И вдруг, взглянув в
окно, всполошится:
- Миша, погоди-ка, курицы в огороде.
...Исчезла Русь. Отец снова в своем "мурле".
Он не сердится, нет. У матери свои заботы - кто упрекнет ее в этом?
Каждому свое.
- М-да, - произносит отец со вздохом и отмахивается. - Ладно, иди,
выгоняй своих куриц.
Долгие годы труда принесли однажды отцу минуты такого счастья, ради
которого стоило прожить жизнь.
Он разбудил меня среди ночи. Неодетый, в наброшенной на худые плечи
телогрейке, суетился, бегал по кухне. Глаза его, удивленные и большие,
лучились теплым и ясным светом.
- Это же открытие! Нет, ты послушай, какое открытие!
На плитке запыхтел чайник.
Отец оторвал клочок газеты для самокрутки, расправил его, но вместо
щепотки махорки взял чайник и стал лить на газету. Лил - и не мог понять,
что делает.
Сейчас, когда пишутся эти строки, я отчетливо вижу его сияющие серые
глаза, дрожащие от волнения пальцы. Дымящийся чай льется на промокший клочок
газеты, на валенок, а отец не замечает этого...