"Стивен Дональдсон. Золотня-огонь (цикл Первые хроники" - читать интересную книгу автора

Лорда Гирима испрашивать в спутники Томаса Кавинанта вопреки желаниям
Высокого Лорда: поэтому он не пытался влиять на Неверящего, склонять его к
путешествию или препятствовать ему. Он гнал прочь от себя все, в чем не
было у него уверенности и что совсем не входило в круг его забот и опеки.
Сила и верность! Добиться удачи или принять смерть. Природа одарила его
невозмутимым выражением лица, и Корик умело скрывал свои чувства,
представая человеком холодным и бесстрастным.
Но все же горевал вместе с Шетрой и питал уважение к Гириму. Он в
угрюмом молчании осуждал Неверящего. И возвращение ранихинов, семнадцати
из великих лошадей, со звездами во лбах, их странная бескорыстная
верность, когда, грохоча своими копытами, они явились к нему по первому
его зову - эта гордость и красота отзывались гимном в его сердце. Он был
харучаем и Стражем Крови. И их Клятва - лишнее доказательство тому, как
могут быть чутки и отзывчивы эти люди с гор.
И вот сейчас он получал особое наслаждение, когда Брабха нес его
вниз, с подножия холмов на нижние равнины через ухоженные пахотные угодья,
что протянулись на многие лиги вокруг по всем восточным склонам. Там он и
его спутники стали встречать по сторонам крохотные деревушки - небольшие
сгрудившиеся подкаменья и случайные настволья, что расположились в
баньяновых деревьях, густо усеивавших эту часть равнин, дома фермеров и
ремесленников, которые, несмотря на их заметное участие в жизни Ревлстона,
предпочитали не селиться там, где было уж слишком многолюдно. В тусклой
предрассветной мгле всадники попридержали своих лошадей, перейдя на более
осторожную рысь, чтобы не нанести вреда зазевавшемуся хмельному фермеру
или неосторожным ребятишкам. Но когда солнце взошло и воссияло, ранихины
приветствовали его радостным ржанием, как если бы они приветствовали
старого доброго друга, и вновь прибавили ходу.
Свежим погожим днем сельская местность светилась в ярких солнечных
лучах, казалась озаренной радостью и довольствием, предавшей забвению
маячившую кровавую угрозу. Налитые колосья пшеницы рябью струились по
сторонам, золотистой пеленой покрывая некоторые из полей, а на других -
уже благоухало сметенное в высокие скирды ароматное сено. В воздухе пахло
первым морозцем, а холодный по-осеннему колкий ветерок доносил до них
запахи урожая. Навстречу солнечному утру несся веселый птичий гвалт.
Пахотные земли, казалось, в презрении своем бросали открытый вызов тому
призрачному фантому, что охотился на них, рыща повсюду. Но Корик знавал и
другое: он видел беспомощную, плачущую землю: залитую кровью и стонущую в
огне и под ногами всякой нечисти. Но Корик не мог забыть, и никогда не
сможет, ту доводящую до щемящей боли в сердце красоту, что отчасти и
привела харучаев к Клятве. Так завораживала и очаровывала эта красота, что
не способен выразить ее ни один язык, кроме ее собственного. Он понял, что
переполняло Лорда Гирима, когда тот запрокинул голову и запел, радостно
восклицая:

Хей! Приветствую вас!
Вам хвала!
Благоденствие!
Жизнь и Страна!
Силы пульс
Во дереве и камне!