"Федор Михайлович Достоевский. Господин Прохарчин." - читать интересную книгу автора

таких случаях не нарушалось нисколько. Из жильцов особенно замечательны
были: Марк Иванович, умный и начитанный человек; потом еще
Оплеваниев-жилец; потом еще Преполовенко-жилец, тоже скромный и хороший
человек; потом еще был один Зиновий Прокофьевич, имевший непременною целью
попасть в высшее общество; наконец, писарь Океанов, в свое время едва не
отбивший пальму первенства фаворитства у Семена Ивановича; потом еще другой
писарь Судьбин; Кантарев-разночинец; были еще и другие. Но всем этим людям
Семен Иванович был как будто не товарищ. Зла ему, конечно, никто не желал,
тем более что все еще в самом начале умели отдать Прохарчину справедливость
и решили, словами Марка Ивановича, что он, Прохарчин, человек хороший и
смирный, хотя и не светский, верен, не льстец, имеет, конечно, своя
недостатки, но если пострадает когда, то не от чего иного, как от
недостатка собственного своего воображения. Мало того: хотя лишенный таким
образом собственного своего воображения, господин Прохарчин фигурою своей и
манерами не мог, например, никого поразить с особенно выгодной для себя
точки зрения (к чему любят придраться насмешники), но и фигура сошла ему с
рук, как будто ни в чем не бывало; причем Марк Иванович, будучи умным
человеком, принял формально защиту Семена Ивановича и объявил довольно
удачно и в прекрасном, цветистом слоге, что Прохарчин человек пожилой и
солидный и уже давным-давно оставил за собой свою пору элегий. Итак, если
Семен Иванович не умел уживаться с людьми, то единственно потому, что был
сам во всем виноват.
Первое, на что обратили внимание, было, без сомнения, скопидомство и
скаредность Семена Ивановича. Это тотчас заметили и приняли в счет, ибо
Семен Иванович никак, ни за что и никому не мог одолжить своего чайника на
подержание, хотя бы то было на самое малое время; и тем более был
несправедлив в этом деле, что сам почти совсем не пил чаю, а пил, когда
была надобность, какой-то довольно приятный настой из полевых цветов и
некоторых целебного свойства трав, всегда в значительном количестве у него
запасенный. Впрочем, он и ел тоже совсем не таким образом, как обыкновенно
едят всякие другие жильцы. Никогда, например, он не позволял себе сесть
всего обеда, предлагаемого каждодневно Устиньей Федоровной его товарищам.
Обед стоил полтину; Семен Иванович употреблял только двадцать пять копеек
медью и никогда не восходил выше, и потому брал по порциям или одни щи с
пирогом, или одну говядину; чаще же всего не ел ни щей, ни говядины, а
съедал в меру ситного с луком, с творогом, с огурцом рассольным или с
другими приправами, что было несравненно дешевле, и только тогда, когда уже
невмочь становилось, обращался опять к своей половине обеда...
Здесь биограф сознается, что он ни за что бы не решился говорить о таких
нестоящих, низких и даже щекотливых, скажем более, даже обидных для иного
любителя благородного слога подробностях, если б во всех этих подробностях
не заключалась одна особенность, одна господствующая черта в характере
героя сей повести; ибо господин Прохарчин далеко не был так скуден, как сам
иногда уверял, чтоб даже харчей не иметь постоянных и сытных, но делал
противное, не боясь стыда и людских пересудов, собственно для
удовлетворения своих странных прихотей, из скопидомства и излишней
осторожности, что, впрочем, гораздо яснее будет видно впоследствии. Но мы
остережемся наскучить читателю описанием всех прихотей Семена Ивановича и
не только пропускаем, например, любопытное и очень смешное для читателя
описание всех нарядов его, но даже, если б только не показание самой