"Идиот (обложка книги) " - читать интересную книгу автора

и за ночь не зяб, тогда как сосед его принужден был вынести на своей
издрогшей спине всю сладость сырой, ноябрьской русской ночи, к которой,
очевидно, был не приготовлен. На нем был довольно широкий и толстый плащ
без рукавов и с огромным капюшоном, точь-в-точь как употребляют часто
дорожные, по зимам, где-нибудь далеко за границей, в Швейцарии, или,
например, в Северной Италии, не рассчитывая, конечно, при этом и на такие
концы по дороге, как от Эйдкунена до Петербурга. Но что годилось и вполне
удовлетворяло в Италии, то оказалось не совсем пригодным в России.
Обладатель плаща с капюшоном был молодой человек, тоже лет двадцати шести
или двадцати семи, роста немного повыше среднего, очень белокур,
густоволос, со впалыми щеками и с легонькою, востренькою, почти совершенно
белою бородкой. Глаза его были большие, голубые и пристальные; во взгляде
их было что-то тихое, но тяжелое, что-то полное того странного выражения,
по которому некоторые угадывают с первого взгляда в субъекте падучую
болезнь. Лицо молодого человека было, впрочем, приятное, тонкое и сухое,
но бесцветное, а теперь даже до-синя иззябшее. В руках его болтался тощий
узелок из старого, полинялого фуляра, заключавший, кажется, вс╕ его
дорожное достояние. На ногах его были толстоподошвенные башмаки с
штиблетами, - вс╕ не по-русски. Черноволосый сосед в крытом тулупе вс╕ это
разглядел, частию от нечего делать, и, наконец, спросил с тою неделикатною
усмешкой, в которой так бесцеремонно и небрежно выражается иногда людское
удовольствие при неудачах ближнего:
- Зябко?
И повел плечами.
- Очень, - ответил сосед с чрезвычайною готовностью, - и заметьте,
это еще оттепель. Что ж, если бы мороз? Я даже не думал, что у нас так
холодно. Отвык.
- Из-за границы что ль?
- Да, из Швейцарии.
- Фью! Эк ведь вас!..
Черноволосый присвистнул и захохотал.
Завязался разговор. Готовность белокурого молодого человека в
швейцарском плаще отвечать на все вопросы своего черномазого соседа была
удивительная и без всякого подозрения совершенной небрежности,
неуместности и праздности иных вопросов. Отвечая, он объявил, между
прочим, что действительно долго не был в России, слишком четыре года, что
отправлен был за границу по болезни, по какой-то странной нервной болезни,
в роде падучей или Виттовой пляски, каких-то дрожаний и судорог. Слушая
его, черномазый несколько раз усмехался; особенно засмеялся он, когда на
вопрос: "что же, вылечили?" - белокурый отвечал, что "нет, не вылечили".
- Хе! Денег что, должно быть, даром переплатили, а мы-то им здесь
верим, - язвительно заметил черномазый.
- Истинная правда! - ввязался в разговор один сидевший рядом и дурно
одетый господин, нечто в роде закорузлого в подьячестве чиновника, лет
сорока, сильного сложения, с красным носом и угреватым лицом: - истинная
правда-с, только все русские силы даром к себе переводят!
- О, как вы в моем случае ошибаетесь, - подхватил швейцарский
пациент, тихим и примиряющим голосом; - конечно, я спорить не могу, потому
что всего не знаю, но мой доктор мне из своих последних еще на дорогу сюда
дал, да два почти года там на свой счет содержал.