"Сергей Довлатов. Зона" - читать интересную книгу автора

ведро и какие-то доски...
Воплощением мужества для капитана стали: опрятность, резкий голос и
умение пить, не закусывая...
Токарь снимает шинель. На шее его, как дурное предзнаменование, белеет
узкая линия воротничка.
- Где Барковец? - спрашивает он. - Зовите! Ефрейтор Барковец
появляется в дверях. Он шалит йогой, плечом, закатывает глаза. То есть
просто, грубо и совершенно неубедительно разыгрывает чувство вины.
Токарь согнутым пальцем расправляет диагоналевую офицерскую
гимнастерку.
- Ефрейтор Барковец, - говорит он, - стыдитесь! Кто послал вчера на
три буквы лейтенанта Хуриева?
- Товарищ капитан...
- Молчать!
- Если бы вы там присутствовали...
- Приказываю - молчать!
- Вы бы убедились...
- Я вас арестую, Барковец!
- Что я его справедливо... одернул...
- Трое суток ареста, - говорит капитан, - выходит - по числу
букв...
Когда ефрейтор удаляется, Токарь говорит мне:
- А ведь москвичи люди с юмором.
- Это верно,
- Ты бывал в Москве?
- Дважды, на сборах.
- А на скачках бывал?
- Никогда.
- Интересно, что за люди - жокеи?
- Вот не знаю.
- Физкультурники?
- Что-то вроде...
Токарь приходит домой. К его ногам, приседая от восторга, бросается
черный спаниель.
- Брошка, Брошенька, - шепчет Токарь, роняя в снег ломти докторской
колбасы.
Дома - теплая водка, последние известия. В ящике стола - пистолет...
- Брошка, Брошенька, единственный друг... Аникин демобилизовался...
Остальные в люди повыходили. Идиот Пантелеев в Генштабе... Райзман -
доцент, квартиру получил... Райзман и в Майданеке получил бы отдельную
квартиру... Брошка, что же это мы с тобой?.. Валентина, сука, не пишет...
Митя лошадь прислал...
Холод и тьма за окном. Избу обступили сугробы. Ни звука, ни шороха,
выпил и жди. А сколько ждать - неизвестно. Если бы собаки залаяли или лампа
погасла... Тогда можно снова налить...
Так он и засыпает - портупея, диагоналевая гимнастерка, сапоги... И
лампочка горит до самого утра...
А утром я снова иду мимо оскверненного плаца к воротам. Резко вскидываю
ладонь к фуражке. Потом вяло роняю ее и голосом, дрогнувшим от нежного
чувства, спрашиваю: