"Билл Драммонд. Дурная мудрость " - читать интересную книгу автора

* [vi] Piece de resistance (фр.)  - самое существенное, основное,
главное.

Вертикальная перекладина - около двенадцати дюймов длиной,
горизонтальная - восемь дюймов, толщина перекладин - где-то полтора дюйма, и
все закрашено черным. Всякие тигры, драконы, змеи и черепа, кинжалы и
ласточки представлены, что называется, в ассортименте; сейчас у каждого
третьего что-нибудь да набито, какой-нибудь замысловатый узор на стареющей
коже (у Z все руки в таких вот "нормальных" татуировках), но крест на груди
у Z - это сильно. Вы нигде не найдете ничего проще и выразительнее. Если вы
тоже делали татуировку, вы должны представлять, как это больно - набивать
вот такой сплошной крест на живой коже. В начале этого года, после не самых
удачных иностранных гастролей, Z вернулся в Блайти и сказал, что пора делать
эту последнюю татуировку. Потому что так нужно, А если вы спросите у него,
зачем ему это надо, он, скорее всего, ответит, что этот крест служит ему
постоянным напоминанием, что в мире есть что-то, что сильнее и больше тебя -
как, например, эта песня "Deck of Cards", но без всей этой слащавой
американщины.
В салоне включилось табло "Пристегните ремни". Командир экипажа
объявляет по всему самолету, что мы входим в зону воздушной турбулентности.
Мне совершенно не страшно. На самом деле, воздушная турбулентность мне даже
нравится. Гимпо и Z вспоминают страшную историю, как "Love Reaction"
возвращались с парижских гастролей в крошечном, частном одномоторном
самолетике. Вел самолет сам владелец - удолбанный в хлам наркот. Тогда они
пробивались сквозь буйство стихий над Ла-Маншем, как "Spitfire", подбитый в
воздушном бою, но все-таки возвращающийся домой. А это даже и не болтанка, а
так, игрушки - у меня даже ручка в руках не дрожит, когда я пишу, - никаких
резких падений на сотни футов и безумных подъемов на восходящих течениях.
Так, малость потряхивает, и все.
Я незаметно приподнимаю левую ягодицу и потихонечку пукаю; чтобы никто
не заметил. Смотрю в окно: убеждаюсь, что турбина все еще на крыле, - и тут
неожиданно вспоминаю один эпизод прошлой ночи.
Я ехал по Лондону, в машине играло радио. "Мелодия FM", "радиостанция
современной легкой музыки". Чарующая, соблазнительная, эта музыка унесла
меня в страну грез: в царство темного шоколада и одиноких ночей. Мимо меня
проносились огни Западного Лондона. Серхио Мендес и "Brazil'66" исполняли
свою версию "Fool on the Hill", а я разговаривал сам с собой. То есть не то
чтобы сам с собой: с воображаемой аудиторией. Я говорил мягко и вкрадчиво,
как диджей на "Мелодии FM", с такой легкой шотландской напевностью. Да, в те
несколько долгих мгновений, в ночном Лондоне, где-то рядом с "Уайт Сити", я
точно знал, что мне нужно от жизни: я хочу быть ночным диджеем на "Мелодии
FM". Но мысль не смогла удержаться в фокусе, и в голову снова полезла
обычная хренотень: ложь, самообман, отвращение к себе.
- Ну что за хуйня, - точнее не скажешь.
Запах уже добрался до ноздрей. Приятный, в общем-то, запах.
А нет: теперь трясет уже по-настоящему.
- И что будем делать, когда доберемся? - спрашивает у меня Z. Это
больной вопрос. У нас уже были определенные трения по этому поводу. Сперва
план был такой: вписаться в один супер-пупер рок-н-ролльный отель в
Хельсинки, прогуляться по городу, прошвырнуться по барам, снять каких-нибудь