"Герман Дробиз. Задача" - читать интересную книгу автора

километра в час, следовало к десяти утра достигнуть города Б. Отсюда для
сведущих в решении подобных задач возникала возможность вычислить расстояние
между городами.
Шоссе шло строго по прямой, не имея ни одного поворота, и было плоским,
как стол, за исключением того места, примерно в середине пути, где протекала
спокойная, в отлогих песчаных берегах река и через нее был переброшен
красивый горбатый мост. Иногда пешеход сравнивал себя с маятником, который
качается между городами А и Б. Когда он удалялся от А, то с сожалением
расставался с ним, но по мере приближения к реке это чувство ослабевало, а
когда он взбирался на мост и с его самой высокой точки открывался вид на оба
города, он посылал мысленное прощание городу А и с нарастающей симпатией к
городу Б начинал спускаться к нему с вершины моста. На обратном пути все это
повторялось в обратном порядке.
Неподалеку от моста всегда купались мальчишки, их голоса весело звенели
над водной гладью. Впрочем, неверно было говорить, что они купались: они
участвовали в своей задаче и проплывали вдоль берега определенные
расстояния, каждый раз за определенное время.
В городе и за городом не было ничего такого, что не выполняло задач,
ничего, служившего каким-нибудь другим целям. Смысл жизни был столь очевиден
и великолепен в своей определенности, особенно по утрам, на первых шагах по
шоссе, когда прохладный воздух, напоенный ароматами полей, обвевал щеки, шею
и грудь пешехода, идущего со скоростью четырех километров в час по огромной
линейке, исчерченной тенями от тополей. Условие следует выполнять для того,
чтобы задачу можно было правильно решить, задача же существует для того,
чтобы ее решали, и делали это правильно. И точка.
Пешеход затруднялся припомнить, с каких пор эта очевидная точка начала
превращаться в запятую, и вслед за двумя ясными утверждениями забрезжило
нечто зыбкое, некое дополнительное соображение, а возможно, вопрос. Нельзя
сказать, чтобы это ощущение занимало его надолго, но в последние дни оно
приходило все чаще и уходило все медленнее. Особую тревогу вызывало такое,
казалось бы, прямо не относящееся сюда обстоятельство, как его разочарование
в городе А. Ему перестал нравиться облик родного города, а заодно и города
Б, иных же городов не существовало. Неизвестно отчего, но это был очень
тревожный знак, признак надвигающейся беды. Что-то должно случиться с ним
или с городом, но с городом ничего не могло случиться, ибо случаи
располагаются во времени произвольно, а в городе А властвовала точность.
Значит, беда родилась и подрастала в нем, в пешеходе, и могла означать
только одно: нарушение точности. Мрачность предчувствия, к счастью, сильно
смягчалась сейчас знакомым видом пустынного шоссе, золотым сверканием
колосьев по одну его сторону и сочностью оттенков, украшавших по другую
сторону цветущий луг. "Нарушение точности?.. Как бы это могло выглядеть?
Так, что ли: шел я, шел да вдруг и уселся прямо на обочине и никуда дальше
не пошел. Или разлегся в траве и задремал?" Подтрунивая над собой, пешеход
произнес это чуть ли не вслух и в ту же минуту так явственно увидел, как он
именно "вдруг" садится на гравий, просыхающий на солнце, местами уже сухой;
да, запросто, в непринужденной позе усаживается, оперевшись за спиной обеими
руками и привольно раскинув ноги, что, при всей дикости подобной картины, он
невольно отдалился от обочины, ближе к осевой линии проезжей части, и поднял
голову повыше, желая побыстрее заменить нелепое видение привычной красотой
утренней равнины.