"Иван Дроздов. Геннадий Шичко и его метод " - читать интересную книгу автора

сеанс, но он вдруг сказал:
- А теперь вздохните глубоко. Ваше состояние, настроение хорошее.
Хорошее настроение, откройте глаза.
Мне не единожды приходилось бывать на сеансах гипноза - и в цирках, и в
зрительных залах, где испытывали свою власть над людьми заезжие гипнотизеры.
Обыкновенно они говорили примерно одни и те же фразы:
- Вам хорошо, вы засыпаете, засыпаете...
Шичко этих фраз не говорил. В его словах содержались мысли отвлеченные,
не обязательно близкие к задаче сеанса, однако это были мысли интересные,
разнообразные, они настраивали на спокойный, умиротворенный лад, внушали
доверие к говорившему, сеяли зерна взаимного уважения и, в конце концов,
выстраивали в сознании слушавших какую-то систему понятий, какой-то стройный
взгляд на эту тему беседы. И пусть не сразу можно было высветлить эту тему,
определить ее короткой фразой, но она была, эта тема, - общая, большая и
сильная мысль о дружбе, доверии, единении людей близких, родственных душ. И
еще: о силе разума, возможностях человеческого духа.
- Ну вот... вы отдохнули. Пойдемте в другую комнату. Будем пить чай.
Геннадий Андреевич сказал мне:
- Ваша супруга слабо поддается внушению - для нее нужны дополнительные
усилия.
Угощали нас на кухне. Она хоть и небольшая, но мы вполне разместились
за столом. По привычке журналиста, литератора я с пристрастием разглядывал
обстановку, мебель, посуду. То же делали и все остальные - в особенности
чуткие к красоте женщины. Казалось, в подборе посуды, утвари, в украшении
стен и всех уголков кухни работал вдумчивый, талантливый художник. Все было
к месту, не совсем обычно и - красиво. На столе вместо вина соки в
хрустальных графинах.
Я сидел рядом с хозяйкой Люцией Павловной. У нее на щеках гулял
здоровый румянец, карие глаза молодо блестели. И вновь и вновь я задавал
себе назойливый и не совсем деликатный вопрос: "Сколько же ей лет?"
Люция Павловна неожиданно спросила меня:
- Вы пьете?
- Вообще-то... непьющий, но... в гостях, при встречах...
- Иван Владимирович - ритуальщик, - пояснил Геннадий Андреевич, - сам в
одиночку не пьет и тяги к алкоголю не имеет, но при случае... когда все
пьют...
Мне не понравилось, что за меня так бесцеремонно расписались, особенно
резануло слово "ритуальщик". Больше всего на свете я ценю свободу,
внутреннюю независимость от чужих мнений, взглядов. И вдруг: ритуальщик!
- Извините, - стал возражать я, - ритуал - обычай, правило, а я...
- Верно - правило, обычай, - продолжал Шичко. - Скажу вам больше: вы
запрограммированы на винопитие. Самой жизнью, всем объемом жизненных
впечатлений. Вы были младенцем, а уже видели, как пьет кто-то из ваших
близких. Вы видели свадьбы, похороны... Везде пили. И так каждому из нас в
сознание закладывалась программа. Ритуал, как перфокарта, - у нас в
сознании.
Умом я понимал правоту рассуждений Геннадия Андреевича, а сердце
протестовало. Все-таки содержалось что-то обидное, унижающее во всем, что
говорилось о моей психологии, о сознании, внутреннем мире - о том, что
составляло главную суть моего "я", чем втайне я дорожил и что свято хранил