"Евгений Дрозд. Драма в Эфесе (Античная трагедия)" - читать интересную книгу автора

- Твой храм, почтеннейший? - не понял Путешественник. - Поясни, что ты
имеешь в виду.
Толстяк поведал, что он является главным подрядчиком ремонтных работ и
поставщиком строительных материалов и что тем самым он как бы сопричисляется
к лику зодчих? возведших храм пару веков назад..
Путешественник вспомнил слова унылой личности в храме и едва сдержал
улыбку. Он посмотрел на толстяка внимательно, потом бросил быстрый взгляд на
тощего, вперявшего отрешенный взор в какие-то удаленные пространства.
"Тот, значит, ремонтирует", подумал Путешественник, "а этот сожжет..."
Вслух же произнес несколько ничего не значащих фраз, выражающих
приятное удивление и умеренный восторг.
Хозяин продолжал распинаться про достоинства будущего храма, пока,
наконец, тощий его гость не сверкнул злобно глазами и не проворчал как бы
про себя, но вполне разборчиво:
- Ну, если этот хлев станет восьмым чудом света, то я уж точно стану
Гомером!..
Толстяк захохотал.
- Не слушай его, афинянин, ведь он у нас поэт и, стало быть, толку в
вещах не разумеет.
("Так он еще и поэт!" подумал Путешественник.)
- И вот рассуди нас, странник, - продолжал толстяк, - мы тут с ним
спорили до твоего прихода, и наш пиит аж надсадился, доказывая, что самое
ценное на свете - это слава, и что ничто другое с нею не сравнится...
- Да! - воскликнул тощий. - Я так считаю, и я прав, и не тебе, торгашу,
об этом судить!..
Хозяин, веселясь, повернулся к поэту.
- Что такое твоя слава, пиит? Плащ, который можно надеть? Кусок мяса,
который можно съесть? Баба, которую можно?.. Хе-хе... Или золото, за которое
можно купить и то и другое и третье? Покажи мне эту славу! Дай мне ее
пощупать, понюхать, попробовать на вкус... Золото - вот что главное в этом
мире. Если у тебя будет золото, то все тогда будут тебя уважать, и никто не
вспомнит, что ты был когда-то простым пастухом... А слава твоя - дуновение
Эола. Даром мне ее не надо. И дураком я почитаю того, кто жизнь свою тратит,
за нею гоняясь.
В продолжение всей речи хозяина поэт беспрерывно менялся в лице. Он то
бледнел, то наливался краской, то стискивал зубы, то начинал ими
скрежетать...
И, наконец, взорвался.
О, как вращал он значками. Как сверкали белки его глаз! Как судорожно
стискивал он кулаки! Он задыхался.
- Ты... ты.. пес! Винопийца! Варвар! Паук-кровосос! Бурдюк с
нечистотами, червь! Как смеешь ты, презреннейшее отродье, рассуждать о том,
чего не разумеешь?! Бессмертные боги! До какого позора я дожил, коль скоро
внимаю рассуждениям торгаша о славе? Как будто ведомо ему хоть что-то о
славе, вечности, бессмертии...
Поэт, уже не глядя на хозяина, продолжал с горечью, обращаясь к кому-то
невидимому:
- Слава... Бессмертие... Видят боги, что я достоин их не меньше, чем
Гомер и Пиндар... И только козни гнусных завистников и непонимание тупой
черни... Только из-за этого прозябаю я в безвестности... Доколе же, о боги,