"Дети Земли" - читать интересную книгу автора (Бовин Георгий Михайлович)

Глава 2 «УРАН»

Тонкий весёлый солнечный лучик пробился из-под спущенной шторы, соскочил с подоконника на пол и медленно пополз к изголовью кровати.

Галя открыла глаза, зажмурилась, потянулась и взглянула на будильник. Стрелки показывали без четверти семь. «Пожалуй, вставать рановато», — подумала она. Потягиваясь и нежась на тёплой, прогревшейся за ночь постели, Галя вдруг почувствовала беспокойство. Ей вспомнились четыре слова на телеграфном бланке, которые позавчера прервали её удивительный отпуск и заставили вернуться домой на неделю раньше, чем нужно: «Немедленно приезжайте работу == Иванов».

«Что бы там ни было, через два часа всё будет ясно!»- решила она, пытаясь задремать. Но сон улетел.

Галя соскочила с постели, сделала несколько гимнастических упражнений и пошла умываться. Одевшись, она достала из холодильника приготовленный ещё с вечера завтрак.

Сидя за столом, Галя как ни старалась, не могла отделаться от мысли: зачем она так срочно понадобилась в институте? Тревожные предчувствия, подогреваемые воображением, сливались в ощущение чего-то большого и важного, надвигающегося на неё. Галя заторопилась.

Через десять минут медлительный, равнодушный к нетерпению пассажиров эскалатор спустил её в метро вместе с толпой спешащих людей. Поезд грохотал на поворотах, ныряя в чёрные изгибы тоннеля. Из прохладного вестибюля Галя вышла на залитую солнечным светом давно знакомую площадь.

Она приехала в институт рано, и ей волей-неволей пришлось бесцельно бродить по его коридорам, наблюдая приход знакомых и незнакомых коллег на работу. Без трёх минут девять в институте появился профессор Иванов. Увидев Галю, он кивнул ей и поманил за собой в кабинет.

— Ну вот, слава богу, вы на месте. А я уж начал беспокоиться.

— Да что случилось, Константин Степанович?

— Не знаю, не знаю! — Профессор рассеянно погладил свою клиновидную бородку. — Вас вызывают к товарищу...

Константин Степанович назвал одну из самых уважаемых фамилий.

— Зачем?

— Мне ровно ничего не известно. Сейчас идите работать, а в половине второго отправляйтесь. В два вы должны быть на месте. Можете взять мою машину, я предупрежу секретаря.

Галя сидела за столом и машинально просматривала в фильмоскопе плёнку, но работа не шла ей на ум. Она в тысячный раз задавала себе всё тот же вопрос.

В пятьдесят минут второго Галя уже шла по широкой асфальтированной дорожке Кремля, несколько оробевшая и вместе с тем радостная от мысли, что находится здесь не на экскурсии, а по делу, что она, Галина Ковалёва, зачем-то понадобилась правительству родной страны.

Подходя к приёмной, она на мгновение остановилась, поправила на себе платье и решительно открыла дверь.

За столом сидел пожилой мужчина, секретарь. Галя протянула ему удостоверение, Секретарь взглянул на часы и попросил подождать.

Вскоре дверь кабинета открылась, и из неё вышел пожилой, высокий, несколько сутулый мужчина. Он рассеянно кивнул сидящему за столом и пошёл к выходу.

— Товарищ Синицын, вы забыли отметить командировку! крикнул ему вдогонку секретарь.

Мужчина медленно повернулся и уставился на него недоумевающим взглядом. Затем, осознав, что ему говорят, буркнул что-то, видимо в знак благодарности, и вернулся к столу. Галя успела рассмотреть его узкое лицо с высоким лысым лбом и серыми умными глазами, сверкавшими из-под пышных бровей.

Секретарь приложил к командировке печать, подписал её и, возвращая Синицыну, сказал:

— Одну минуточку.

Затем повернулся к посетительнице:

— Прошу вас!.. — И Галя очутилась в кабинете. Впоследствии она пыталась вспомнить его обстановку. Но сколько она ни пробовала восстановить в памяти подробности, всё расплывалось как в каком-то тумане, на фоне которого ярко и отчётливо вырисовывались только плотная, коренастая фигура и выразительное моложавое лицо одного из руководителей государства.

— Здравствуйте, товарищ Ковалёва. Садитесь. Я хочу поговорить с вами об одном очень важном деле. Академия наук организует экспедицию совершенно исключительного значения, сроком года на четыре. Опасности, связанные с маршрутом этой экспедиции, очень велики. В связи с ответственностью задачи я хочу поговорить с намечаемыми людьми и поэтому вызвал вас для предварительных переговоров. Если вы в принципе согласны, то мы продолжим разговор. Помните: вас никто не принуждает.

По мере того как он говорил, Галя успокаивалась. Вскоре робость её исчезла настолько, что она рискнула спросить:

— Простите, мне хотелось бы задать вам два вопроса...

— Пожалуйста.

— Во-первых, почему именно мне предоставляется такая большая честь? Во-вторых, куда и с какими целями направляется экспедиция?

Человек, сидевший перед Галей, улыбнулся, и улыбка, разбежавшись сетью мелких морщинок, осветила его строгое лицо. Галс сразу стало уютно и легко.

— На первый вопрос я вам отвечу сразу. Когда Родине нужны люди для выполнения важнейших задач, она выбирает не обязательно прославленных. Зачастую самым подходящим оказывается скромный, с первого взгляда незаметный человек. Очевидно, у комиссии есть кое-какие основания для того, чтобы пригласить именно вас... Я видел фильм «Тянь-Шань» и знаю, как вы умеете работать. Ну, и профессор Иванов написал кое-что о вашей работе на съёмках солнечного затмения 1961 года. Например, что вы способны петь, перевязывая себе обмороженные руки, после шестнадцати часов работы на ветру.

Галя потупилась, не зная, что ответить. Лицо её горело.

— Что же касается второго вопроса, то пока могу сказать вам только одно: экспедиция чрезвычайно ответственная, сопряжённая с огромным риском. Почти наверняка ей придётся столкнуться с нечеловеческими трудностями. Может быть, она вообще не вернётся, если уж говорить до конца.

«Не иначе, как устройство постоянной обсерватории в районе Южного полюса, о которой весной говорил Константин Степанович», — подумала Галя.

— Вы узнаете о целях экспедиции только в том случае, если согласитесь в ней участвовать, и то лишь, когда прибудете на место отправления. К сожалению, мы всё ещё вынуждены ограждать наши важнейшие изыскания от слишком любопытных глаз. Перехожу к делу. С вашей биографией я достаточно знаком. Я знаю, что у вас нет родственников. Значит, вы всё можете решить самостоятельно.

— Я уже решила!

— Не передумаете?

— Нет.

— Молодец, дочка! Спасибо!

— Спасибо и вам, — ответила Галя.

Старый народный герой крепко пожал руку девушки. В его голосе, во взгляде было столько человеческой доброты, ласки и благодарности, что Галя с трудом сдерживалась, чтобы не расплакаться.

Слёзы душили её. Оттого, что она вот так просто и быстро ответила согласием, ей было и радостно и в то же время немножко страшновато. Боясь выдать себя, Галя резко повернулась и почти бегом направилась к двери.

Глядя ей вслед, человек думал: «Родина, Родина! Лучших детей Своих, прекраснейший цвет Свой Ты не кутаешь от холода и вьюг, не закрываешь от палящего солнца, а посылаешь туда, где не выдержит незакаленный телом и слабый духом. И идут Твои дети... и совершают чудеса, прославляя Твоё имя!..»

Не видя ничего перед собой, Галя пересекла приёмную. Её остановил голос секретаря:

— Товарищ Ковалёва, вы забыли отметить удостоверение!

Галя опомнилась и, улыбаясь, протянула ему синеватый бумажный квадратик.

— Одну минутку! — Секретарь зашёл в кабинет и, выйдя оттуда, обратился к светловолосой женщине лет сорока, которая сидела в кресле у окна:

— Товарищ Петрова, прошу вас!

Женщина встала и, не спеша, прошла в кабинет, тщательно прикрыв за собой дверь. От всей её фигуры веяло грацией, силой и какой-то неуловимой величавостью. У Гали невольно вырвалось:

— Кто это такая?

Секретарь секунду помедлил, глядя на дверь, за которой скрылась русая красавица, затем ответил:

— Это товарищ Петрова, профессор медицинского института. Один из известнейших наших хирургов.

Делая отметку на командировочном удостоверении, он объяснял:

— Отправляйтесь домой и собирайтесь в дорогу. К профессору Иванову не ходите, я сообщу ему всё, что нужно. Если вас спросят, куда вы едете, отвечайте, что на Дальний Восток. Завтра в восемь утра за вами заедет машина и отвезёт прямо на аэродром. Денег и вещей с собой не берите. Всё необходимое вы получите на месте, где вас встретят. До свидания, товарищ Ковалёва. Желаю успеха!

Придя домой, Галя уложила в портфель кое-какую мелочь, сходила в домоуправление, чтобы предупредить об отъезде, и к шести часам вечера была совершенно свободна. Никогда ещё время не тянулось так убийственно медленно.

Она попыталась позвонить нескольким институтским товарищам, но либо не заставала их дома, либо они были заняты. Приходилось примириться с мыслью, что последний вечер в Москве пройдёт в одиночестве.

Побродив бесцельно по улицам, Галя села на маленький пароходик, который весело побежал по Москве-реке.

Поднимаясь по гранитным ступенькам в Парк культуры, она заметила впереди себя высокую женщину. Поравнявшись, Галя узнала профессора Петрову. Они вместе подошли к кассам. Петрова тоже узнала Галю и ласково спросила:

— А вы разве не здешняя?

— Нет, я москвичка, но так уж вышло, что сегодня все мои друзья заняты, и я прощаюсь с Москвой в одиночестве.

Петрова пытливо посмотрела на Галю.

— Вы собираетесь уезжать?

Галя смутилась. Подумав немного, она решила, что ответ ни к чему не обязывает.

— Да.

— Ну что ж, давайте знакомиться. Меня зовут Ольгой Александровной.

Галя назвала себя.

Опасения девушки оказались напрасными. Ольга Александровна обладала достаточным тактом и ни о чём её не расспрашивала.

Они медленно прогуливались по боковым аллеям. Солнце село. Стало заметно темнеть. На набережной перед ними открылся пылающий закат. Там, где гасло оранжевое пламя и начиналась холодная синь, сверкала далёкая Венера.

Взяли лодку. Ольга Александровна села за вёсла и стала медленно грести по направлению к Ленинским горам.

Глядя на прекрасную планету, Галя поймала себя на мысли, что думает о Белове. Она чувствовала к нему какое-то странное влечение, совершенно не похожее на влюблённость, но острое и волнующее.

Чтобы найти какую-то отдушину, Галя стала рассказывать Ольге Александровне о чудесах Селигера. Описывая поход на яхте, она с тайным наслаждением назвала заветное имя. Ольга Александровна- удивлённо подняла брови:

— Вы сказали — Игорь Никитич? Уж не Белов ли?

— А вы его знаете?

Ольга Александровна задумалась. Затем медленно проговорила:

— Да, мне пришлось с ним встретиться во время Отечественной войны, в конце 1941 года. Я тогда работала сестрой в одном из ленинградских госпиталей. Во время очередного обстрела к нам с улицы принесли умирающую женщину. Это была его жена. Он тогда работал на одном из ленинградских машиностроительных заводов. Нам удалось с ним связаться... Словом, я была невольной свидетельницей трагедии этого большого человека.

— Но сколько же ему лет?

— Тогда было, кажется, двадцать восемь. Горе не приходит в одиночку. Вскоре мы узнали, что в момент гибели его жена несла на руках ребёнка, от которого не осталось ничего, даже клочка одежды...

Галя побледнела. Всем своим сердцем она откликнулась на горе Игоря Никитича, ставшего для неё теперь ещё более понятным и близким. Пережив в раннем детстве ленинградскую блокаду, девушка навеки затаила ужас перед какими-то грозными событиями, смутно, но настойчиво проступавшими в её памяти сквозь туман времени, событиями, непонятными и зловещими, как химеры собора Нотр Дам. Ей ли, сироте, было не знать, как страшно потерять своих близких!..

— Все свободные часы, — продолжала Ольга Александровна, Белов проводил у постели жены. Она умерла через несколько дней, несмотря на наши старания спасти её. Белов был на грани потери рассудка. Я часто навещала его, чтобы хоть как-нибудь развеять. Постепенно он взял себя в руки и ушёл в работу. Видимо, это его и спасло. Вскоре обстоятельства нас разлучили: в январе 1942 года госпиталь был эвакуирован на Урал. С тех пор я его не встречала, но иногда мы с ним переписываемся, и я в общих чертах знаю его жизненный путь.

Ольга Александровна замолчала. Лодка тихо скользила по тёмной воде. Из парка доносилась какая-то бравурная мелодия. Неожиданно вдоль набережной вспыхнули фонари, и на реке сразу наступила ночь. Пора было возвращаться к пристани.

— Как это в сущности странно! — сказала Ольга Александровна после долгого молчания. — Мы с вами впервые встретились сегодня в Кремле, затем здесь. Не успели и часа побыть вместе, как нашли общих знакомых. Впрочем... — и она замолчала, не закончив фразы.

Прощаясь у выхода, Галя не выдержала:

— До свидания, Ольга Александровна. Спасибо за этот вечер. Я почему-то уверена, что мы с вами ещё встретимся!

— До свидания, Галина Семёновна. Я совершенно в этом уверена!..

Обе понимающе улыбнулись.

Дома Галя написала Белову коротенькое письмо о том, что внезапно уезжает в длительную командировку, обещала прислать весточку, если представится возможность, и просила передать привет Ивану Тимофеевичу и Маше. Закончив, она тотчас же легла спать.

Однако сон не приходил. Она долго ворочалась с боку на бок, стараясь представить, что ждёт её завтра. Затем её мысли приняли другое направление. Ей вспомнилось прошлое: детский дом, школа, напряжённая учёба в институте, радость, когда снятые ею кадры впервые вошли в киножурнал... Особенно ей запомнилась преддипломная практика: она была прикомандирована к высокогорной экспедиции профессора Иванова для съёмок солнечного затмения 1961 года.

Ох, уж эти съёмки на морозе, под ледяным неистовым ветром, забиравшимся в рукава и раздувавшим пальто, как пузырь! Красные вспухшие руки, растрескавшаяся кожа на лице, слезящиеся глаза, по вечерам боль и ломота во всём теле, короткий сон в обдуваемой со всех сторон палатке — и снова бесконечное барахтанье в снегу.

Сначала было невыносимо тяжело. Но постепенно Галя вошла в ритм, руки перестали болеть, и незаметно для себя она прекрасно обжилась среди этого бездомья. В редкие свободные часы она ухитрялась производить видовые съёмки и постепенно собрала неплохой материал. В институт она вернулась, имея в кармане лестную характеристику от профессора Иванова, а в чемодане — почти готовый киноочерк, который стал её дипломом...

Промучившись половину ночи, Галя наконец забылась коротким тревожным сном. В семь часов утра она уже стояла у окна, изнывая от нетерпения... Однако «Чайка» появилась из-за угла только без трёх минут восемь. Галя пулей слетела с лестницы, чуть не сбив шофёра, который уже входил в парадное.

После нескольких минут быстрой езды машина выбралась за черту города и понеслась по широкому бетонированному шоссе, обсаженному с обеих сторон молодыми деревцами. Вскоре она свернула на одну из поперечных магистралей и, пропетляв по боковым дорогам, остановилась перед большими воротами в бесконечном глухом заборе.

— Приехали! — сказал шофёр.

— Но где же аэродром? — спросила Галя, выходя из машины. Ведь это же завод?

— Да, это завод. Вот ваш пропуск. Желаю всего хорошего! И машина исчезла за ближним поворотом.

Галя нерешительно направилась к проходной, но в это время к воротам подлетела другая «Чайка» и из неё вышла Ольга Александровна. Машина тотчас же исчезла. Женщины приветливо поздоровались.

— Очевидно, мы в одинаковом положении, — заметила Галя. Пойдёмте в проходную, узнаем хоть, в чём дело.

Но не прошли они и трёх шагов, как подкатившая третья машина высадила около них пожилого мужчину, в котором Галя узнала рассеянного посетителя приёмной в Кремле.

Одновременно из проходной вышел молодой офицер в лётной форме. Чётким шагом он подошёл к прибывшим и представился:

— Майор Медведев, Максим Афанасьевич.

Гале сразу понравился этот весёлый, энергичный смуглолицый человек. Говорил он с заметным окающим акцентом.

— Прошу вас, товарищи, предъявляйте документы и входите.

Все четверо очутились на широком заводском дворе. Со всех сторон высились громады корпусов; в воздухе стоял смутный гул от работающих машин. Иногда в него вплетались мощные ритмические удары, от которых содрогалась земля.

У ворот стояла старенькая «Волга». Майор сел за руль, и они помчались по широкой асфальтированной магистрали. Завод был огромный. Машина пронеслась уже больше двух километров, а впереди всё ещё высились корпуса. Наконец она свернула и круто затормозила перед большим металлическим, сплошь застеклённым зданием. Двухскатная крыша здания имела по бокам какие-то непонятные приспособления, на которые все трое пассажиров невольно обратили внимание.

— Прошу вас! — майор открыл дверцу машины.

Они поднялись на высокое крыльцо, миновали коридор и вошли в светлую просторную комнату, обставленную мягкой мебелью.

— Располагайтесь. Эти комнаты, — майор указал на двери в стене, — будут вашими спальнями. Надеюсь, вам здесь будет удобно.

Заметив удивлённые физиономии гостей, он добавил:

— Вам придётся прожить здесь несколько месяцев. Это своего рода карантин.

— Вот как? — заметила Ольга Александровна. — Предусмотрительно, ничего не скажешь, А вы — наш лётчик?

— И да, и нет! Я дублёр воздушного лётчика.

— Позвольте! — пробасил угрюмый Синицын. — Что же, по-вашему, бывают безвоздушные лётчики? Что за странная терминология?

— Ничего особенного, сейчас всё объяснится. Генерал будет через две-три минуты.

Петрова забарабанила пальцами по столу.

— Кажется, я начинаю понимать... Ну что ж, так или иначе, нужно знакомиться. Начну с себя: Ольга Александровна Петрова, по профессии хирург, но много занималась и биологическими исследованиями. Сюда приглашена в качестве врача-биолога.

— Галина Ковалёва, кинооператор.

— Профессор геологии и палеонтологии Николай Михайлович Синицын, судя по всему, геолог таинственной экспедиции. Если бы меня приглашал кто-нибудь другой, — проворчал он, отворачиваясь к окну, — я бы подумал, что всё это мистификация!

— Прошу вас! — послышался за дверью знакомый голос, и Галя не поверила глазам:

в комнату вошёл Константин Степанович, а за ним высокий представительный генерал-лейтенант авиации и ещё два человека в рабочих комбинезонах.

«Да ведь это же Игорь Никитич!» — обмерла Галя, глядя на непривычно суровое лицо своего селигерского друга.

Взгляды их на секунду скрестились, и Гале показалось, что Белов чуть улыбнулся. Но улыбка, едва промелькнув, исчезла. Перед ней стоял строгий, осанистый генерал. Он медленно оглядел присутствующих и негромко произнёс:

— Здравствуйте, товарищи!

Прибывшие ответила на приветствие.

— Ну вот, — сказал генерал-лейтенант, — весь состав в сборе. Я главный конструктор Н-ского завода Белов — начальник экспедиции; доктор физико-математических наук профессор Иванов — мой заместитель и космический штурман; Герой Советского Союза полковник Сидоренко, — он взглядом указал на пожилого рабочего в синем комбинезоне, в котором потрясённая Галя узнала Ивана Тимофеевича, — воздушный лётчик; доктор медицины профессор Петрова — врач и биолог; доктор геологических наук профессор Синицын — геолог и палеонтолог экспедиции; старший научный сотрудник кандидат физико-математических наук Миронова (новый взгляд и новое потрясение!) дублёр космического штурмана; главный лётчик-испытатель майор Медведев — дублёр воздушного лётчика и инженер Ковалёва — кинооператор экспедиции. Все восемь человек налицо!

Галя была до такой степени оглушена званиями и степенями, что, когда речь дошла до неё, ей захотелось превратиться в Дюймовочку или вовсе исчезнуть.

В звонкой тишине вдруг раздались строгие, скупые и торжественные слова, которые заставили присутствующих затаить дыхание. Голос Белова звучал ровно, чересчур правильно, но это подчёркнутое спокойствие лишь выдавало его взволнованность.

— Партия и правительство поручают экспедиции на универсальном реактивном корабле «Уран» совершить рейс на планету Венеру, пользуясь её благоприятным расположением перед нижним соединением двадцатого июня тысяча девятьсот... года. Отлёт состоится двадцать пятого марта тысяча девятьсот... года, то есть примерно через полтора года. В нашу задачу входит спуск на поверхность планеты и проведение на ней необходимых биологических и геологических наблюдений. Желающие отказаться от участия в экспедиции могут заявить об этом до осмотра корабля.

Белов замолчал и испытующе посмотрел на новичков.

Если бы Галя в этот момент была способна наблюдать, она услышала бы, как Ольга Александровна, удовлетворённо кивнув головой, прошептала: «Так я и думала!». Она бы увидела, как Николай Михайлович невольно положил руку на сердце, точно стараясь удержать его биение... Но Галя ничего не замечала. У неё кружилась голова, сердце бешено билось, и она чувствовала, что ещё миг, и она разрыдается от счастья! Двери в Бесконечность, таинственные двери её грёз, стояли раскрытыми настежь, и ей Родина дала право войти в них в первой шеренге!

— Ну что же, если вы хотите подумать, я отложу осмотр на несколько часов! — заметил Белов, поглядывая на смятенных людей, переживавших каждый по-своему это удивительное сообщение.

— Я согласна! — просто и, как всегда, спокойно ответила, наконец, Петрова.

— Я тоже согласна! — сказала Галя, изо всех сил стараясь совладать с собой.

Николай Михайлович долго и пытливо глядел на Белова. Наконец, поняв, что с ним не шутят, пробасил:

— Благодарю за честь. Постараюсь оправдать доверие.

— Других ответов мы от вас и не ждали! Теперь запомните: мы здесь на карантине. Непосредственного общения с внешним миром с этой минуты не будет. Приучайтесь всё делать сами, как будто находитесь в полёте. Для подготовки у нас осталось времени в обрез, и надо экономить каждую минуту. Завтра к десяти часам представьте мне списки всех нужных вам приборов, инструментов, лекарств, книг и так далее. Заказывайте самое лучшее оборудование, каких бы денег оно ни стоило, но экономьте каждый грамм его веса.

— И вот ещё что, товарищи, — продолжил он мягким задушевным голосом. — Нам надо стараться быть всё время вместе, чтобы привыкнуть друг к другу, приноровиться к привычкам и особенностям каждого из нас, потому что в пути нам будет тесновато. Как только закончится переоборудование корабля, летавшего к Луне, мы сейчас же поселимся в кабине, чтобы обжить её и устранить все недочёты до того, как покинем Землю. А теперь пойдёмте осмотрим корабль!

В дверях Галя столкнулась с Константином Степановичем.

— Вот, пичуга, мы и встретились! — усмехнулся он, лукаво щурясь. — Немножко неожиданно, правда?

— Константин Степанович, так значит, Селигер...

— Угадали. Конечно, подстроен! Это были смотрины. И вы, как говорят, «всем показались». То есть они-то на самом деле отдыхали...

— Та, Что Грезит! Поздравляю! — обняла Галю Капитанская дочка.

— Пошли, пошли! — заторопил девушек Константин Степанович. — Объясняться будете потом. Вас ждёт такое!..

Как во сне, не веря самой себе, Галя переступила порог помещения.

Мощные потоки света заливали огромный квадратный зал. Посредине на широкой металлической площадке стоял величественный корабль. Он весь сверкал и переливался, как огромный слиток замороженной ртути. В размахе крыльев он достигал почти девяноста метров. Длина его превышала восемьдесят пять. В передней, утолщённой части обтекаемой гондолы, как жёлудь в гнезде, сидела шарообразная кабина метров восемнадцати в диаметре. Массивная колонна, выходящая вверх из передней части гондолы, несла два крыла, похожих на лопасти воздушного винта. На концах они имели утолщения, которые в миниатюре повторяли очертания гондолы.

В хвостовой части корабля была вторая пара крыльев меньшего размера. Несущая их колонка была шарнирной и могла качаться во все стороны.

Даже неопытный глаз поражала стройность и простота форм корабля. Перед Галей была не просто машина — сочетание мёртвых частей, — а произведение человеческого гения, гармоничное, как звонкая песня, и величественное, как водяной каскад.

Восторженное молчание первым нарушил Белов.

— По хорошей старой традиции небесным телам принято давать имена богов и героев греческой мифологии. Дочь Хаоса, могущественная Гея-Земля некогда назвала своего первенца Ураном-Небом. Так назван и первый корабль, который помчится через неизмеримые просторы космоса по воле человека.

Горячая волна сдавила горло и заставила Галю безотчётно всхлипнуть. Испугавшись, что кто-нибудь заметит её слабость, она искоса взглянула на своих спутников. Невероятно! Ольга Александровна стояла со светлой улыбкой, и из её широко открытых глаз катились крупные слёзы. Но она их не замечала. Синицын, этот всегда угрюмый человек, отвернулся и, достав платок, тёр глаза.

— В последние годы, — продолжал Белов, медленно обходя сверкающий «Уран», — много сил было отдано созданию искусственных спутников Земли и пробным полётам вокруг Луны. Это была совершенно необходимая работа. Мы узнали многое о космическом пространстве и научились строить великолепные ракеты, работающие на химическом топливе. Большие небесные тела, — продолжал он, — обладают огромной силой притяжения. Даже для того, чтобы отлететь с искусственного спутника-станции, корабль должен затратить много энергии, покидая Землю. Затем ему надо спуститься на избранную планету, перелетать на ней с места на место, оторваться от неё и вернуться домой. Такая задача не под силу химическому двигателю. Не помогут её выполнить ни искусственные спутники, ни многоступенчатые ракеты, ни ракеты-топливовозы. Все они хороши в теории, а практически слишком сложны. В лучшем случае химическая ракета может совершить беспосадочный полёт вокруг нужной планеты и вернуться назад. Но спуск на чужую планету для неё был бы бесповоротной гибелью. У неё потом не хватило бы энергии на взлёт. Другое дело — атомный двигатель. Он создан — и отныне не надо прибегать ни к каким ухищрениям.

Белов остановился у хвостовой части гондолы. В её торце чернело большое круглое отверстие.

— Это сопло главного двигателя, из которого во время разгона вылетает струя раскалённого водорода со скоростью в десятки километров в секунду.

— Простите, Игорь Никитич, — вмешалась Ольга Александровна. — Значит, ваш корабль всё-таки химическая ракета?

— Вы меня не поняли. Я же сказал: водорода, а не продуктов его сгорания. Чтобы ракета двигалась, надо в противоположном направлении выбрасывать с большими скоростями материальные частицы. Энергия, которая затрачивается внутри ракеты на их разгон, и является источником движения. При этом решающим фактором является не масса, а скорость вылетающих частиц.

— Игорь Никитич, — перебила Галя, — не потому ли был выбран в качестве рабочего вещества водород, что его молекулы обладают наивысшими скоростями при данной температуре по сравнению с другими химическими элементами?

Белов обернулся и посмотрел на Галю с таким удивлением, что она с трудом подавила улыбку.

— После того что сказала Галина Семёновна, пояснять почти нечего. На «Уране» мы установили лёгкий урановый котёл. Сосредоточивая его энергию в нужном участке пространства, мы можем привести атомы рабочего вещества, то есть вещества, от которого мы отталкиваемся, в состояние бешеного движения.

— Позвольте, позвольте, товарищ Белов, — проворчал Синицын, который снова принял свой обычный недовольный вид, насколько я помню, водород состоит из двухатомных молекул, а вы говорите об атомах?

— Да, да! До температуры в две тысячи градусов водород состоит из молекул, каждая из которых содержит по два атома. Но при дальнейшем нагреве молекулы начинают разрушаться. При пяти тысячах градусов весь водород становится атомным. Процесс этого превращения требует примерно пятидесяти тысяч калорий на каждый килограмм водорода. Поэтому его нагрев на этом диапазоне температур идёт очень медленно, несмотря на непрерывный подвод тепла.

— Но ведь это большой недостаток! — снова вмешался Николай Михайлович. — Вы тратите уйму энергии, чтобы разложить молекулы водорода на атомы, а его температура и, значит, скорости частиц почти не возрастают. А ведь вы сами только что сказали, что скорость — это главное!

— Вы вот что примите в расчёт: впитывая тепло без большого повышения температуры, водород не расплавляет двигатель. Зато, когда его струя, расширяясь в раструбе сопла, начинает охлаждаться, атомы рекомбинируются в молекулы и отдают своё скрытое тепло. Подстёгнутая новым приливом энергии, смесь атомов и молекул покидает корабль с такими скоростями, которые никогда бы не удалось получить другим путём.

Белов достал блокнот и быстро набросал карандашом схему.

— При работе двигателя жидкий водород поступает из резервуаров в систему охлаждения. Здесь он испаряется и, проходя через ряд каналов, нагревается всё больше и больше. Он поступает в калорифер уже очень горячим. Здесь происходит его окончательный нагрев, но не путём соприкосновения с раскалёнными стенками или с огневым факелом, а с помощью продуктов атомного распада. Они собраны в центре калорифера подобно тому, как лучи света собираются с помощью зеркал в одной точке.

— Признаться, я так-таки ничего не поняла! — сокрушённо вздохнула Ольга Александровна.

— Должен сказать, что вы не одиноки! — пробурчал профессор Синицын.

Галя промолчала, но подумала про себя, что поняла не больше других.

— К сожалению, я не могу вам всего объяснить, — ответил примирительно Белов. — Чтобы понять, нужна очень большая подготовка.

— Но всё-таки я надеюсь, что вас не затруднит рассказать, как вы концентрируете энергию, — настаивал Николай Михайлович. Белов улыбнулся.

— Боюсь, что ответ потребовал бы многих недель. Пришлось бы начинать с простейших магнитных явлений. Я лучше отвечу вам аллегорически. Вы помните, что сделал Архимед?

— Архимед?

— Да, Архимед из древних Сиракуз. Однажды к Сиракузам подошёл неприятельский флот. Архимед велел всем женщинам взять зеркала и выйти на городские стены. По его команде они навели солнечные зайчики на мачту одного из кораблей. Корабль тут же запылал. Зайчики перескочили на второй, затем на третий корабль, и неприятельский флот превратился в костёр. Вот что значит сконцентрировать энергию в нужной точке пространства!

Николай Михайлович недоверчиво покосился на Белова, прикидывая, не шутит ли он и нет ли тут чего-нибудь обидного. Но Игорь Никитич даже не смотрел в его сторону.

— Примерно таким путём, — рассказывал он, — нам и удалось добиться нужных скоростей истечения. То, что нагрев идёт при отсутствии кислорода, предохраняет части двигателя от пережога, а чтобы они не расплавлялись, в корпусе калорифера и сопла проведена сеть каналов, через которые подаётся в камеру нагрева жидкий водород с первоначальной температурой минус двести пятьдесят три градуса. Энергии у нас хватает, но водорода можно взять с собой очень ограниченное количество, поэтому мы должны расходовать его как можно экономнее и лететь окольными путями.

— Почему же окольными? — снова перебил Синицын. — Ведь прямая — кратчайшее расстояние. Что же может быть проще и экономнее, чем полёт по прямой?

— При полёте с одной планеты на другую, — отвлёк его Константин Степанович, — путь по прямой труден и невыгоден. Я вам расскажу об этом после.

Профессор недоверчиво хмыкнул. Ему хотелось задержаться, не торопясь поспорить, но Белов всё дальше уводил своих слушателей в страну чудес.

— Взгляните на крылья. Они расположены выше гондолы и могут вращаться, как воздушные винты вертолёта. Их приводят в движение небольшие реактивные двигатели, установленные на концах. Рабочим веществом в них служит атмосферный воздух. На правом большом крыле сопло обращено назад, а на левом вперёд. На задней паре — наоборот, сопло правого крыла обращено вперёд, а левого — назад. Таким образом, передняя и задняя пары вращаются в разные стороны. В таком виде «Уран» делается вертолётом. Ему не нужны ни взлётные дорожки, ни посадочные площадки.

Когда корабль взлетит, левое переднее и заднее правое крылья одновременно переворачиваются, и сопла, расположенные на их концах, оказываются обращёнными в одну и ту же сторону. Все крылья устанавливаются в поперечном положении, и «Уран» превращается в самолёт. Очертания корпуса позволяют ему, подобно гидроплану, садиться на воду и взлетать с неё, даже не превращаясь в вертолёт. Для движения при этом служат те же небольшие воздушные двигатели. Но главное назначение «Урана»-летать в безвоздушном пространстве, по желанию меняя направление и скорость полёта. Ну вот, я и кончил. Остаётся осмотреть корабль внутри. Пойдёмте, товарищи!

Чтобы добраться до кабины, пришлось пролезать через несколько круглых, довольно узких люков-дверок в гондоле корабля. Между дверками был расположен пропускник, служащий во время пребывания на чужой планете дезинфекционной камерой, а в условиях космического полёта — вакуум-камерой для выхода в безвоздушное пространство.

Снаружи кабина имела форму гранёного шара. Она, точно драгоценный камень в оправу, была вставлена в переднюю часть гондолы. Бесчисленные плоские окна из хрустальных плит в многоугольных переплётах придавали ей сходство с глазом гигантской стрекозы.

Внутри кабина была разделена на три отсека — верхний, средний и нижний. Лёгкие лестницы, ажурные переходные мостики из золотистого дюраля; площадки из прозрачной пластмассы, эбонитовые щиты со сложнейшей аппаратурой чередовались с предметами домашнего обихода, которые, как и всё, что здесь находилось, имели не совсем обычный вид. Вот постель, которая в два приёма превращалась в стол с креслом, вот этажерка с зажимом для каждого предмета, вот плита с гнёздами для кастрюль, а вот и сами кастрюли с герметическими крышками и крошечными манометрами. Гироскопические установки, сервомоторы, насосы, оптические приборы, калориферы, выключатели, ваттметры, реле, спидометры, термопары и какие-то совсем уж непонятные приборы в первый момент создавали впечатление полного хаоса.

Но под пытливым Галиным взглядом постепенно начала проступать закономерность в расположении этой путаницы. Скоро она распознала почти все механизмы и приборы. В конечном счёте, все они оказались её старыми институтскими друзьями, только очень повзрослевшими и удивительно нарядными. Так, при выходе из тёмного помещения на залитую солнцем улицу вначале ничего не видно из-за ослепительного света. Но вот проходит секунда-другая, и глаз начинает различать здания, троллейбусы, автомобили, отдельных людей и, наконец, даже листья на дереве, растущем на противоположном тротуаре.

Отсеки кабины имели общий каркас. Всё внутреннее устройство кабины могло поворачиваться относительно её оболочки. В среднем, центральном, отсеке находились пульты воздушного и космического управления. Между ними был расположен тройной космический гирокомпас, необходимый для прокладывания курса при взлётах, посадках и полёте в облаках. Оси трёх гирокомпасов, однажды приведённые в движение, сохраняли своё направление при любых изменениях напряжения гравитационного поля и при любых манёврах корабля.

Окна занимали почти две трети поверхности кабины, поэтому видимость изнутри была превосходной. Все окна снаружи имели металлические шторы, которые плотно закрывались, когда это было нужно. Двойные стёкла хорошо задерживали ультракороткие лучи: между ними был нагнетён озон. Наружные стёкла во время полёта искусственно подогревались, чтобы под воздействием космического холода озон не осаждался на их поверхности, как иней, и чтобы они не изменяли своих механических свойств.

Верхний отсек кабины был приспособлен для жилья, а нижний — для научной работы: здесь же находились аппараты для кондиционирования воздуха, очистки воды и приготовления пищи.

Обсерватория находилась наверху, в отдельном помещении, соединённом с кабиной. Фотолаборатория, склады оборудования, продуктов питания и запасов кислорода располагались в боковых придатках кабины, рядом с пропускником. Кабина вместе с обсерваторией, складами и пропускной камерой могла легка отделяться от основного корпуса корабля на специальных тросах, но для чего это было нужно, Галя не поняла.

Средняя часть гондолы являлась резервуаром для жидкого водорода. Точно в центре тяжести корабля находилась гироскопическая установка для маневрирования в безвоздушном пространстве.

Путь к хвостовой части гондолы преграждала массивная дверь, скрывавшая сердце корабля — урановый двигатель...