"Лев Савельевич Друскин. Спасенная книга (Воспоминания ленинградского поэта) " - читать интересную книгу автора

ной. Немолодая тощая певица с тонким писклявым голосом протянула к нам
руки и взяла высокую ноту:
- А-а-а!
Мы так и прыснули.
Пение прервалось. Смущенные воспитатели долго нас ругали, стыдили,
втолковывали, какая изумительная вещь музыка.
Затем концерт возобновился. Пианист проиграл вступление, певица
протянула руки:
- А-а-а!
И мы прыснули снова.
Нас, конечно, наказали (кажется, оставили без ужина), но что из того?
Артистка ушла в слезах.
Все это происходило так давно, что я не помню ни лиц, ни подробностей
быта, не могу сказать, сколько окон было в той или иной палате, но факты и
ощущения остры, как будто вытравлены на меди.
Немного о воспитателях.
Варвара Павловна - дальняя родственница композитора Вебера, написавшего
знаменитое "Приглашение к танцу". Она очень привязалась ко мне и - сама еще
глупенькая и молодая - рассказывала мне, совсем несмышленышу, что она
несчастна, потому что не любит мужа (о котором потом безутешно горевала,
когда он погиб в самом начале войны).
И я не спал полночи, решая, уходить ей от мужа или немного потерпеть.
Другая воспитательница, Анна Сергеевна, была типичная старая дева.
Тогда я не знал, что это такое, и удивлялся, чего она постоянно злится и
почему из вредности гасит свет за несколько минут до отбоя.
Одной девочке принесли редкое лакомство - душистую лесную землянику, и
Анна Сергеевна вымыла ягоды кипятком, превратив их в мокрую, скользкую кашу.
Девочка плакала и говорила:
- Ешьте сами!
Осталась в памяти и Елизавета Абрамовна, - невысокая, черноволосая, -
заведующая учебной частью. Она относилась


29

к нам просто, по-домашнему, но иногда мы ее доводили и она кричала:
- Беспринципные! Антисоветские!
А Прасковья Александровна обучала нас шитью. Шесть лет мучилась она со
мной, но я так и не научился пришивать пуговицы.
К Турнеру у Прасковьи Александровны было благоговейное, молитвенное
отношение. Это она подбила персонал сочинить к восьмидесятилетию Генриха
Ивановича удивительную по нелепости оду, над которой врачи и педагоги
трудились в поте лица:
"Довольно мудрый англичанин,
Ты сам себя перехитрил:
Ты к нам из чуждых стран причалил,
Но нашим стал и нашим был".
Мы жили весело и беспечно, притихая только в дни операций, замкнувшись
в своих детских радостях и обидах.
А в городе было страшно - высылали дворян. (Я узнаю об этом много