"Юрий Дружников. Стотринадцатая любовь поэта (Дуэль с пушкинистами)" - читать интересную книгу автора

убедительно полагал Ю.М.Лотман, - значит слишком невысоко ставить его
культуру чувства". Возможно, учет, проведенный Пушкиным, хотя и в шутку,
облегчал его метания в поисках невесты.
Пересчитывая своих возлюбленных не в гостях, а дома - на пальцах, на
счетах или на бумаге, Пушкин увеличил их число более чем втрое, и у нас нет
оснований ему не доверять. В письме от 28 апреля 1830 года он и сообщил в
письме Вере Вяземской, что Натали его сто тринадцатая любовь. В Донжуанском
списке есть Вера и, скорей всего, это именно Вера Вяземская. Но она была
женой одного из ближайших друзей, и эту старую одесскую историю лучше было
бы не упоминать.
Своими похождениями Пушкин любил хвастаться перед женщинами. А
вообще-то и перед приятелями тоже. Но в список он не включил многие имена.
Может, те, что забыл? Или те, что легко разгадывались? Или имена, которые
были "в действии" в тот момент? Если так, то почему записал Гончарову?
Сто тринадцать - не так уж много при пушкинском образе жизни. Конечно,
у пушкинистов было бы значительно больше работы, оставь Пушкин полный
список, а не треть его. Если разделить число 113 на семнадцать лет - от
первой влюбленности четырнадцатилетнего подростка в крепостную актрису
Наталью в 1813 году до Натальи Гончаровой, то окажется, что в среднем у
Пушкина было шесть с половиной женщин в год - неправдоподобно мало в его
случае. Думается, реальная цифра значительно выше, особенно если сравнить с
одним из ближайших друзей Пушкина Соболевским, который утверждал, что имел
500. При этом вне учета остаются легкодоступные женщины, которым вообще нет
числа.
По словам Нащокина, Пушкин имел чувственное влечение даже к
императрице. Впрочем, и сам поэт в другой записи еще более расширяет
любовное пространство: "Более или менее я был влюблен во всех хорошеньких
женщин, которых знал". Слова Пушкина уточнил М.Л.Гофман: "Как поэт он считал
долгом быть влюбленным во всех хорошеньких женщин и молодых девушек, с
которыми он встречался". Работа невозвращенца Гофмана "Пушкин Дон Жуан",
изданная в 1937 году в Париже, противопоставлялась ханжеским советским
юбилейным книгам. В Москве того времени Пушкина делали образцовым
семьянином, а в Париже - Дон Жуаном.
Согласно пушкинской амурной доктрине, в жизни нет ничего важнее любви.
Целеустремленность, энергия и щедрость поэта в сексуальной области были
эквивалентны его гению. Возможно, то была часть или другая сторона этой
гениальности. "Из страстей Пушкина, - писал Кениг, - первая - его
чувственная и ревнивая любовь".
Трудно найти другого писателя, у которого Женщина играла бы такую
важную повседневную, или, лучше сказать, абсолютную роль - днем и ночью, в
безделье и за рабочим столом. Его героини целомудренно-скромны: Татьяна
Ларина и Маша Миронова, - а сам он всю жизнь любил распутных, легко
доступных, до женитьбы и после, хотя для брака подыскивал нечто близкое
своему литературному идеалу.
Его теоретическая концепция Женщины как хранительницы домашнего очага
весьма консервативна и при этом еще идеализирована. Любовь для поэта не
просто выше всех других страстей, она священна. По меньшей мере до ее
окончания. Стало быть, священна и Женщина, так как только она
сосредоточивает в себе эту любовь и при благоприятных обстоятельствах
награждает ею мужчину. Она чище, бескорыстнее в любви, нежели мужчина. Она