"Юрий Дружников. Диалог: от "Бесов" до "Ангелов" (Беседа с критиком В.Свирским)" - читать интересную книгу автора

что можно было печатать тогда, просто не интересно современному читателю, а
будет ли нужно будущему, это весьма сомнительно.
В.С. Простите, а ваши собственные книги, изданные тогда?
Ю.Д. Горько, но надо от них просто отказаться. Отказаться - это как
сжечь. Это святое авторское право, к которому потомки должны относиться с
уважением. Подлинное печататься не могло. Удавалось что-то протащить в
тумане подделок. Слава Богу, мы живы и можем решить, что оставить. Предстоит
тексты пересмотреть, восстановить купюры и редакторскую чистку. Грустно не
то, что писатели тогда подлаживались, а то, что иные из них и сейчас там
играют двойные игры.
Идеологическая машина была основой строя, а печать - ее самым мощным
оружием. Эффективным ли? И да, и нет. Почему? Какие тайные пружины ее
двигали? Служа в газете, ежедневно видя воздействие этого оружия, я хотел
понять его сущность, описать тайны двора, нити, кухню, то, что американцы
называют ноу-хау. Вот так рождались "Ангелы на кончике иглы". Играть я не
хотели писал, не рассчитывая на публикацию - максимум правды.
В.С. Заглавие... Связывалось ли оно как-то с "Бесами"?
Ю.Д. В подтексте - да. Ведь я начинал роман, когда исполнилось
столетие "Бесов", тщательно замалчивавшееся. Но тема была, можно сказать,
самая больная: кто покалечил Россию? Достоевский оказался (да и остается)
умнее тех, кто последующее столетие творил бесовщину и построил в
соответствии с мифом рай, который скорее напоминал ад. В шестидесятые годы
XIX века интеллигенция, протест у которой - стимул жизни, шла в нигилизм, к
революции, рвалась осуществить утопию путем насилия, террора. Но вот бесы
пришли к власти. Сотворив это все, получив за это сполна, через сто лет, уже
в наше время, интеллигенция отказалась от насилия. Пришла к обратному.
Диссидентство, даже самое активное, было мягким и терпеливым призывом к
реформаторству. Вот откуда идея ангелов. Сколько их было? Власти уничтожали
инакомыслящих почище, чем в свое время бесов. Тем не менее факт налицо:
русская история вывернулась наизнанку. Революция стала злом. При этом мне
казалось, что одного описания содеянного и демонизма мало. Хотелось понять
историю шире, взглянуть на все глазами Щедрина, даже, если говорить о
расплате и наказании, глазами Данте. И еще мне казалось, что именно
журналистика - главное колесо идеологии. Не случайно называют ее второй
древнейшей профессией после проституции.
В.С. Никогда не читал романа, в котором оживают бюрократические
бумажки...
Ю.Д. Для достоверности я шел от документов времени. Автор как начальник
отдела кадров, прежде чем ввести нового героя, дает его личное дело, анкету,
справки, характеристики, а уж потом рассказывает о нем, часто
противоположное анкетам. На фоне потока вымысла и просто лжи, заполнившей
литературу, мне хотелось быть как можно более скрупулезным в деталях,
свойственных времени, реалиям советской жизни. Ведь все быстро забывается.
Теперь даже КГБ спешит уничтожить дела. А без всех этих документов как
достоверно объяснить унизительность и ханжество времени?
В.С. С годами эти страницы романа станут только интереснее. Но и сейчас
передо мной стопа периодических изданий, печатающих роман с продолжением, в
отрывках и с местными комментариями. И - с этими анкетами, справками,
характеристиками... Наконец, московское издание романа. Автору, видимо,
приятно держать в руках тамошнее издание, еще пахнущее типографской краской.