"Владимир Дрыжак. Электорат" - читать интересную книгу автора

Писали разное. Но самое удивительное - и Кузькин это
отметил - именно в такие сорбные моменты ему становился
понятным весь политический расклад в верхних эшелонах.
Очевидно было, к чему клонят демократы, чего добиваются
коммунисты, кто завел страну в тупик, а кто, наоборот,
выводя ее из этого тупика, толкает в пропасть. И где корни
коррупции было ясно, как дважды два. Более того, становился
очевидным источник организованной преступности и главный
резерв мафии.
Но, однако же, проспавшись, Кузькин с изумлением отмечал
свою полную несостоятельность как аналитика всякий раз,
когда жена включала телевизор. Кто там прав, кто виноват,
кто за кого и во что горазд? Вот ведь выступает нормальный
мужик и говорит все правильно и ругает всех чуть ли не
матом, а через пять минут другой мужик говорит то же самое,
но жена говорит, что он с тем, первым подрался где-то там в
Думе...
После другой истории со штурмом, когда Кузькин с
изумлением увидел собственными глазами, как наши танки
вместо Рейхстага палят в наш же Белый дом, он понял только
одно: если так и дальше пойдет, кончится плохо. До сих пор
они там, наверху обходились без него, Кузькина, а теперь,
видать, уже не могут. Все орут: простой народ, простой
народ. Пусть, мол, скажет свое слово. А кто народ? Вот он,
Кузькин, и народ. И должен сказать свое веское слово. А что
тут скажешь? Спросили бы про бульдозер
- он бы им все сказал, что думает. А тут - хрен разберешь...
С другой стороны, если и дальше сидеть, они ведь там
поубивают друг друга к чертовой матери. Оно бы, может, и
ничего, но ведь на этом дело не кончится. Это Кузькин знал
точно. Ему бабка в детстве рассказывала, что пока был царь,
шумели,но не убивали друг друга насмерть, а уж как царя
скинули - началось. Бабке Кузькин верил - она всю жизнь
прожила в деревне и из всех этих коллективизаций,
индустриализаций и электрификаций запомнила только одно -
голодухи. Жизнь для нее делилась на такие периоды: "жить
можно" и "голодуха". Что было до революции, бабка не
помнила, но по рассказам своей матери дореволюционную жизнь
относила к периоду "жить было можно,кабы не война". Имелась
ввиду Первая мировая.
Таким образом, политические аспекты жизни в сознании
Кузькина имели два источника и две составные части:
телевизор и бабкины рассказы. И по мере развития
политической жизни в стране бабкины рассказы все чаще и чаще
выходили с задворков подсознания на первый план.
Первые после штурма выборы несознательный Кузькин
проспал. Не в переносном , а в самом прямом смысле. Они с
мужиками перед этим крепко отметили всплеск политической
активности, так, что голосом Кузькина распорядилась жена.
Пока Кузькин спал, она приняла новый основной закон и отдала