"Яна Дубинянская. Собственность" - читать интересную книгу автора

все, что угодно? Меня бы не особенно удивило: жизнь в Лени действительно
казалась осязаемой, сверкала, била через край. Или же только эти "опалы"?
Может быть, они как-то связаны с ее организмом, являются его частью,
чем-то вроде индикаторов жизненной энергии?... Или я вообще не так понял,
- возможно, Лени имеет в виду что-то абстрактное, легенду или древний
обычай своего народа... а камни все-таки каким-то образом укреплены на
коже?...
Я протянул руку.
Выпуклая, как линза, поверхность была прохладна, однако теплее воздуха,
теплее любого предмета вокруг. Кончики пальцев меленько закололо, это
ощущение оказалось слишком приятным, чтоб вот так сразу убирать руку. А
затем я почувствовал и тепло, мягкое и спокойное. И лишь мгновением позже
заметил, что пальцы соскользнули с гладкого камня на кожу... что это уже
пальцы обеих рук... и что они медленно двигаются по ее груди в стороны и
вниз, сдвигая края шерстяного платья...
Я резко отдернул руки.
Во всяком случае, хотел отдернуть. Правда хотел.
Короткий музыкальный перезвон, и поверх легли маленькие ладони Лени, тоже
теплые, мягкие, упругие, живые. И она что-то говорила на своем языке,
быстро-быстро бегали молоточки, подбираясь к самой высокой октаве, и я,
конечно же, ничего не понимал, - кроме того, что она не хочет меня
отпускать...
Совсем некстати вынырнул в памяти Милленц, его длинное интеллигентское
лицо, его укоризненные глаза в красную сеточку. Должна была еще
вспомниться какая-то его конкретная фраза, - но не вспоминалась... и слава
богу.
- Элль, - ее высокие груди вздрагивали под моими ладонями, а ее губы
старательно, ученически воспроизводили чужие, трудные слова. - Я. Ты...
Она забыла глагол - а может, и не знала, с чего бы это вдруг я вздумал
учить ее такому... Может быть, кто-то другой - но не я. И подсказывать ей
я тоже не стал.
И все-таки, высвободив, опустил руки.
Пыльная пустота щекотнула кожу, и я сжал кулаки.
- Лени, - противный мне самому менторский голос. - Я. Ты. Учить.
Говорить. Всё! - судорожная трусливая пауза. - Ты. Хгар...
Заткнитесь, черт бы вас побрал, Торп и Милленц! Мы с ней не проходили того
понятия, что вы, доморощенные философы, имеете в виду. Незачем ей знать
таких длинных и оскорбительных слов...
- ... Жена.
Она отступила на коротенький шаг назад.
- Хгар-р...
Даже это грубое имя она произнесла чисто и звонко, короткой раскатистой
музыкальной фразой. Несмотря на потухшее в один миг лицо, на умершую
улыбку. На две мерцающие, словно камни на ее груди, огромные капли в
уголках косящих глаз...
И почему-то меня остро, болезненно поразило, что она может плакать.
Капли все набухали, росли - вдвое, втрое, впятеро крупнее обычных женских
слез, - и внезапно прорвались, побежали на щеки тонкими переливающимися
ручейками...
Можно ли пройти мимо, когда посреди широкой улицы горько и беззвучно