"Анастасия Дубинина. Испытание водой (Часть 1) " - читать интересную книгу автора

плечом, замотанным кровавой повязкой. Да еще он оброс жесткой, совершенно
непривычной для него светлой бородой, торчавшей, как иглы ежа. Охо-хо, поход
в Святую Землю состоит не только из подвигов, большую часть времени - до
подвигов и после - это просто безумно тяжелая работа. Работа во славу
Господа нашего, как ни трудно поверить.
В тот вечер опять не удалось найти хорошего места для ночевки: встали
по возможности на равнине, пустой и бесплодной. Правда, с севера тревожили
некие отдаленные холодные скалы, сбившиеся в кучу, как перепуганное стадо.
Лагерь окружили кольцом часовых, но спокойнее пилигримам стало ненамного.
Костерок из сухих и чахлых кустарников - единственного, что росло в этой
Богом отверженной местности (прости, Господи, я понимаю, что она - Твоя
Святая Земля, но... зачем же Ты не родился в прекрасной Шампани? Или в
Бургундии, на худой конец?) - так вот, жалкий костерок на каменистой земле
уже почти догорел. На смену времени дождей, которое пилигримы так проклинали
в свое время - если б знать, что будет потом! - пришла палестинская зима -
сухая и адски холодная. Мелко стуча зубами, Ален подполз ближе к мерцающим
углям, кутаясь в одеяло. Он собирался было уже подняться и пойти в палатку к
Арно, притулиться с краешку, как в прошлый раз - но неожиданно провалился в
сон. Прямо здесь, рядом с повозкой, где хрипло дышал во сне больной мессир
Анри, Ален уснул, ткнувшись головой в коленки; хорошо хоть, прикорнул он на
лежащем на земле седле, а не на холодном песке. Случалось ему пару раз
заснуть и так, головой на камне: просыпался он где-то через час от холода и
ломоты в костях.
Ален уснул, не успев даже как следует помолиться на ночь, только одна
мысль зацепилась уголком за сознание - Господи, вот бы завтра дойти до
воды... Вода, вода - эхом отозвалось все тело, и слово это начало в голове
спящего мальчика некую самостоятельную, странную жизнь: на грани сна и яви
явилась ему вода, разная, всякая, какую он только видел в своей жизни.
Колодцы; лесные озера; дождь, треклятый ливень Времени Дождей - и сладостный
грибной дождичек возле дома... Вода в кадке, где он моет голову; вода в
лохани, где он купается; вода в чашке, в ведре, в горсти... Во сне Ален
лихорадочно водил языкам по и без того обметавшимся, и без того воспаленным
губам. И самой последней явилась самая далекая из всех вод, самая почему-то
вожделенная: речка в Витри, полная тины и головастиков, мелкая речушка его
детства, где они с братом купались вместе давним летом, вопя и обдавая друг
друга брызгами. Капли летят, сверкая, ударяются в грудь... Река. Вот он
бежит по пыльной улочке, на ходу стягивая через голову рубаху, потому что
знает - сейчас, за этим поворотом, утоптанная дорожка, пологий склон - и -
- река...
...Река. Но почему-то она была куда шире, чем та речушка его детства.
Он завернул за угол, промчался по короткому склону, чтобы с разбега
плюхнуться в воду, и - замер у самой кромки. Речушка под Витри выросла в
широкую, очень быструю и полноводную, и темные ее воды, несясь мимо, так и
обдавали холодом. Ален непонимающе моргнул, отступая на шаг, и поднял глаза.
На другом берегу реки стоял Город.

Это был, наверное, самый красивый и самый странный город на свете.
Башни его - центральная и две боковых - вздымались над густым подлеском, и
главная из них была темной, четырехугольной, увенчанной короной зубцов. Над
ней плескался в высоком ветре некий стяг - но Ален не мог разглядеть герба,