"Николай Иванович Дубов. Колесо Фортуны (Роман) " - читать интересную книгу автора

узнавшая от Лукьянихи трагическую тайну ганыкинского рода, приостановилась.
- Красиво! - сказала она. - Сердце, пронзенное мечами...
- По-моему, не мечами, а саблями, - возразил Толя. - И что тут
красивого - протыкать сердце саблями?
- А, ты не понимаешь!.. Узнать бы, что это значит...
- Ну, навряд чтобы такая стенка упала, - сказал Антон, упираясь руками
в полуметровую стену.
- Что ты делаешь? - испугалась Юка и оттолкнула его.
- Да ее бульдозером не своротишь, - засмеялся Антон.
- А если подкопать? - сказал Сашко. - Дядько Иван лучше знает.
У самого основания капитальной стены в разных местах зияло несколько
раскопов. Внутренние стены перегородок были тоньше и кое-где уже
разрушались. В правом крыле, ближе к лесу, стены достигали почти метровой
толщины, оконные проемы были узки, как бойницы, и даже перегородки устояли
против огня и времени. С них осыпалась штукатурка, но кладка осталась
целехонькой.
- Во! - сказал Сашко. - Как дот! Наши сельские пробовали кирпич
выколупывать - ну, для всякого дела... - ничем его не возьмешь. Как
железо. Батько говорил, тут раствор какой-то особый, старинный.
Юка догадалась, что именно в этом крыле и жил когда-то Старый барин.
Она жадно шарила взглядом по стенам, углам и проемам, ища хоть
какие-нибудь следы той, давно минувшей жизни, но она исчезла, не оставив
после себя ничего, кроме несокрушимых стен и обломков кирпичей под ногами,
давно присыпанных землей и поросших лебедой и крапивой. Только в одном
простенке между окнами на уровне человеческого роста была как бы небольшая
ниша - не то остаток тайника, не то место опоры для могучей балки. Юка на
всякий случай засунула руку и все ощупала - оттуда посыпался мелкий сор,
нанесенный ветром.
Толя никогда не лгал. Он говорил правду даже тогда, когда окружающим
это казалось не только бессмысленным, но и просто вредным - для дела,
скажем, не говоря уж о самом Толе. Папа про себя этим очень гордился, а
мама, хотя и одобряла полную правдивость сына по отношению к ней самой, с
тревогой думала о том, как Толя будет жить дальше, среди людей, где
бескомпромиссная правдивость, случается, приносит правдолюбцу одни
неприятности... Сам Толя считал, что лгать унизительно для человеческого
достоинства, а так как к себе в глубине души он относился с немальГм
уважением, то и достоинство свое строго оберегал. Ему даже казалось, что
соврать он просто не сумеет, что это органически ему не свойственно и
потому невозможно. Но сейчас он врал совершенно бесстыже, глядя невинными
глазами на папу и маму, врал, не испытывая при этом никаких укоров совести
или смущения и, может быть, лишь с некоторым удивлением перед той
легкостью, с какой это вранье складывалось.
Ни поехать в Чугуново, ни привезти оттуда что-нибудь тайком было
невозможно. Но совершенно невозможно было и посвятить родителей в свой
замысел. Не только мама, у которой мог случиться шок от такого замысла, но
даже всегда уравновешенный и терпимый папа мог утратить всю свою
уравновешенность, возмутиться, запретить и просто не допустить его
осуществления. А этого в свою очередь не мог допустить Толя. Он сам
предложил, взял на себя, обещал, а обещания надо выполнять.
Любой ценой. Потому что не выполнить обещание - это уж совсем, как