"Николай Дубов. Сирота " - читать интересную книгу автора

родителях, как он живет, учится. Дядя Троша и тетя Лида сладкими голосами
заверяли ее, что Лешка ни в чем не нуждается, они по-родственному
воспитывают его и сделают из него человека. Когда она ушла, Лешка переждал,
а потом нагнал ее на улице.
- А, это ты? - строго обернулась она, когда Лешка ее окликнул. - Вот
видишь, как нехорошо вводить людей в заблуждение. Из-за тебя я потеряла
целый час, который могла посвятить другому. Стыдись!.. Твои дядя и тетя -
прекрасные люди, и многие дети могут позавидовать условиям, в которых ты
находишься.
Она пошла дальше, а Лешка уныло вернулся домой. "Прекрасные люди"
обсуждали ее посещение, и Лешка услышал голос дяди Троши:
- Придется этого байстрюка с собой везти. Я было думал в детдом его
сдать, да теперь могут прицепиться: дом, имущество, наследство... Наследства
кот наплакал, а мороки не оберешься. Ничего, пускай едет. Баклуши бить я ему
не дам, приставлю к делу.
...Взрослые всегда были заодно. Ребят они слушали в пол-уха, всегда
поступали так, как хотелось им, а не ребятам, и ничего поделать с этим было
нельзя.
Когда тренькающая люстра, дом и мебель были проданы и уже укладывались
чемоданы, Лешка собрал и свое имущество: "Таинственный остров", стопочку
учебников, старый папин пояс с медной бляхой, на которой выдавлен якорь,
чернильницу-невыливайку и Митькин подарок - перочинный нож с разноцветной
колодочкой из пластмассы. Нож Лешка спрятал в карман, "Таинственный остров"
отложил для Митьки, а все остальное принес тете Лиде:
- Положите и это.
- Чего это там? - обернулся дядя Троша и подошел ближе. Он перешвырял
книжки, взял пояс, помял между пальцами и отбросил в угол: - Хлам, даже на
набойки не годится.
- Это папин пояс!
- Ну и что? Кабы я после батьки все возил, мне бы вагон надо было, а я
вот налегке, в чемоданы укладываюсь.
- Так это же память!
- Невелика память. Да... Немного после покойника осталось.
- Он не покойник, а погиб за Родину!
- Эге, погиб, за то ему слава... Только слава - не сапоги и не деньги,
ее не обуешь и хлеба на нее не купишь... Одни слова. Фук - и нет, вот тебе и
вся слава. Да...
- Неправда! - закричал Лешка, схватил пояс и выбежал на улицу.
В словах дядьки была и правда - слава погибшего на войне отца не имела
никаких очевидных следов, но это была мелкая дядькина правда. Лешка
чувствовал, знал, что есть другая - настоящая, большая правда, но не умел
облечь ее в слова и, размазывая по щекам злые слезы, сжимал кулаки и с
ненавистью повторял:
- Ж-жаба! Ух, Жаба проклятая!
Митька вышел из своей калитки, увидел Лешку и подошел:
- Уезжаешь все-таки?
Лешка кивнул и, прерывисто вздохнув, протянул Митьке "Таинственный
остров":
- На. На память.
- А учиться ты там будешь? - спросил Митька, запихивая книгу за пояс.