"Александр Дейч. Гарри из Дюссельдорфа (о Генрихе Гейне)" - читать интересную книгу автора

и все же получают барыш. Так он высмеивал обман и изворотливость
франкфуртского купечества.
Глядя на гордое здание знаменитой ратуши Ремер, Гарри говорил, что
здесь "покупают германских императоров тоже на десять процентов ниже
фабричной цены".
Наряду с кварталами нового города Гарри видел во Франкфурте и живой
отголосок средневековья: жалкие, узкие улицы, населенные еврейской
беднотой. Лишенная всяких гражданских прав, она была загнана за ворота
гетто [Гетто - часть территории (например, городской квартал), отведенной
для принудительного поселения жителей по признакам расовой или религиозной
принадлежности.] и не могла жить в других кварталах Франкфурта.
Здесь Гарри увидел те грубые приемы национального угнетения, которых не
знала его родная Рейнская область.
Во Франкфурте Гейне впервые увидел настоящего, живого писателя. Молодой
литератор Людвиг Берне, который впоследствии стал одним из крупнейших
публицистов Германии, начинал свою деятельность во Франкфурте-на-Майне как
театральный критик. Когда Самсон Гейне привез сына во Франкфурт, он сказал
Гарри, указывая на человека с энергичным лицом, одетого в черный блестящий
сюртук:
- Вот доктор, который пишет против комедиантов.
Это и был Людвиг Берне. Гейне не удалось тогда познакомиться с ним.
Юноша не мог и подумать, что через четверть века он напишет книгу о Берне,
которая вызовет столько шума в Германии.
Отдельные яркие впечатления от франкфуртской жизни редко выпадали на
долю Гарри. Дин проходили серо и однообразно.
Прошло два месяца со времени поступления Гейне в лавку торговца
колониальных товаров, и терпение юноши иссякло. Неожиданно для самого себя
и еще больше для родителей своенравный жрец Меркурия сложил в чемодан
немногие свои пожитки и, купив самое дешевое место в почтовой карсте,
отправился в Дюссельдорф. Для чего?
Он и сам не мог объяснить. Но вдруг им овладела такая неудержимая тоска
но дому, по товарищам, по всему тому, что было связано с уютом и первыми
радостями его беззаботного детства, представлявшегося ему теперь как
сплошной калейдоскоп всегда ярких, веселых и страшных, влекущих своей
новизной переживаний.
Родители Гейне были несколько обескуражены франкфуртскими неудачами
сына. Однако они не отказались от своего решения сделать его купцом и лишь
подумывали, что предпринять в дальнейшем.
Пока что Гарри был предоставлен самому себе. Почти целые дни он
проводил в дюссельдорфской библиотеке.
Там любили этого развитого и остроумного юношу. Его допускали в "святая
святых" библиотеки, и он с ловкостью корабельного юнги взбирался по
высоким лестницам на самые верхние полки, где лежали совсем забытые книги.
Там он отыскал брошюру Симона фон Гсльдерна, изданную в Лондоне. То было
стихотворное сочинение, не очень вразумительное, того самого двоюродного
дедушки "Восточника", своеобразную жизнь которого Гейне изучал на чердаке
"Ноева ковчега". Оказалось, что двоюродный дедушка, как и его внук, писал
стихи. "Я буду писать лучше, - самоуверенно подумал Гарри. - Нго стихи -
тепловатая водица, а в моих должна течь горячая кровь. Я буду стремиться к
этому".