"Александр Дейч. Гарри из Дюссельдорфа (о Генрихе Гейне)" - читать интересную книгу автора

генеалогию королевского дома Гогеицоллернов и говорил, что все беды
Германии идут от французов и от французских философов, которых он,
впрочем, никогда не читал и читать не будет. В доме Соломона Гейне все
считали Иона Фридлендера умницей, и юноша держал себя подобающим образом:
цедил сквозь зубы слова и пренебрежительно относился к слугам.
Все же Гарри несколько раз оставался с Амалией наедине. Как-то ему
удалось заинтересовать ее рассказами о своем детстве. Она внимательно
слушала его, и Гарри, взволнованный ее присутствием, рассказывал всё новые
и новые истории, импровизируя на ходу, соединяя правду с вымыслом. Но
вдруг Амалия прервала рассказ кузена, сказав, что ее ждет портниха и надо
примерять новое платье.
- Ты потом доскажешь мне свои сказки, - бросила она, оставляя юного
рассказчика в полном замешательстве.
Чем больше Гарри бывал в обществе Амалии, тем больше убеждался он в
своей любви к ней. Это была юношеская восторженная любовь к девушке,
которую он готов был считать совершенством, не отдавая себе отчета в том,
что она собой представляет. Гарри, презиравший среду, в которой должен был
находиться, питавший к дяде противоречивые чувства отвращения и
благодарности за заботы о нем, из всего сонма банкиров, конторских
чиновников, маклеров, приживальщиков и приживальщиц выделил только одно
непостижимо светлое существо - Лмалию. И вот настал долгожданный день-день
ее рождения. Гарри решил в этот день признаться Амалии в своих чувствах.
Он припомнил великое множество прочитанных им романов и обдумывал, как это
сделать, как сказать волшебные слова: "Я люблю тебя..."
Гарри написал в честь Амалии восторженное стихотворение. В нем
говорилось и о ее красоте, и о ее доброте, и о великих ее добродетелях. Он
переписал возможно красивее свое стихотворение на плотной слоновой бумаге,
сложил его вчетверо, как прошение, и спрятал в боковой карман парадного
костюма. При первом удобном случае Гарри решил передать кузине
стихотворное приветствие и тут же сказать ей всё, что таил в сердце.
Понятно, почему с такой тревогой проснулся Гарри в день рождения
Амалии, понятно, почему ночью ему снились такие странные сны. Он позвал
камердинера, и старый Михель, в ливрее с золотыми пуговицами, внес миску и
кувшин с водой. Гарри стал умываться и, как всегда, произнес свою шутку,
по-видимому веселившую Михеля.
Он сказал:
- Ну как наш Борей сегодня? Что показывает флюгер?
Бореем, то есть богом северного ветра, Гарри называл ворчливого дядю
Соломона. Он уверял, что флюгер на крыше показывает не только направление
ветра, но и перемены в настроении дяди. Строгий, никогда не улыбающийся
Михель привык к шуткам жильца мансарды.
Он ответил ему просто и сдержанно:
- Сегодня опасаться нечего. На крыше и в доме полный штиль.
Одевшись, Гарри спустился вниз. Хотя было раннее утро, на площадке
перед виллой уже суетились люди.
Старый садовник Карл прикреплял к фасаду виллы цветочные гирлянды с
монограммой "А" и "Г". Поодаль три музыканта - скрипач, флейтист и трубач
- репетировали какой-то марш. Возле них стоял старый Гирш и, размахивая
руками, объяснял, по какому случаю их выписали из Гамбурга. Он требовал от
этих жалких музыкантов, чтобы они играли не хуже, чем в гамбургской опере.