"Александр Дюма. Женитьбы папаши Олифуса (Собрание сочинений, том 34)" - читать интересную книгу автора

человека в Европе, Азии, Африке или Америке, как палач тотчас отрезал кусок
веревки и, приложив к ней свидетельство о ее подлинности, отправлял нашему
коллекционеру, получая взамен стоимость своей посылки. Одна из веревок,
например, обошлась в сотню фунтов стерлингов; впрочем, она имела честь
удавить Селима III, и к этой казни, как всем известно, имела некоторое
отношение английская политика.
Я уже заканчивал списывать эпитафию метру Блюхеру, что выпил молоко,
когда на церкви святой Гуцулы пробило половину десятого. У нас оставалось не
более получаса до поезда на Антверпен; я присоединил свое вознаграждение к
тому, что слуга получил от Биара в начале нашего визита, и мы выбежали из
этого некрополя.
Полный благодарности, слуга, подпрыгивая, проводил нас до двери и,
выворачивая шею, смотрел нам вслед, пока мы не скрылись за углом.
Мы пришли на вокзальную платформу, когда уже дан был сигнал к
отправлению поезда.


II

ВАФЛИ И КОРНИШОНЫ

В одиннадцать часов мы были в Антверпене. Наше судно должно было
отчалить в полдень, и, чтобы не опоздать, нам пришлось пообедать на
набережной неподалеку от корабля. В двенадцать мы были на борту, в пять
минут первого отправились в путь, сопровождаемые тем приятным нескончаемым
мелким дождиком, который, по-моему, идет в Антверпене всегда, ибо я
неизменно застаю такую погоду каждый раз, как приезжаю туда.
Биар был несколько обеспокоен тем, как мы устроимся в Роттердаме, Гааге
и Амстердаме: церемония, на которой мы собирались присутствовать, должна
была привлечь много путешественников.
Но я человек предусмотрительный. (Впрочем, есть ли хоть один город, где
бы я никого не знал?)
В 1840 году я спускался по Роне. Поднявшись на борт в Лионе в четыре
часа утра, к одиннадцати или к двенадцати я уснул под тентом на палубе,
обдуваемый ласковым ветерком, который рябил поверхность реки.
Мне так сладко спалось, что два или три раза, наполовину проснувшись, я
не хотел открывать глаза из страха, что проснусь окончательно. Неподвижный,
с отуманенным сознанием, какое бывает в сумерках сна, я был вырван из
блаженной мечтательности несколькими проникшими, если можно так сказать, в
полумрак моего мозга французскими словами: их произнесли с легким английским
акцентом женские голоса.
Тихонько приоткрыв глаза и осторожно оглядевшись, я увидел сквозь веки,
на три четверти смеженные, группу, состоявшую из двух молодых женщин лет
восемнадцати - двадцати, молодого человека двадцати шести - двадцати восьми
лет, и мужчины, которому могло быть от тридцати четырех до тридцати шести
лет.
Обе женщины были не только красивы: они пленяли той простодушной и
небрежной грацией, которая присуща лишь англичанкам; у мужчин были
прекрасные манеры.
В группе шел спор.