"Эдвард Дансейни. Благословение Пана " - читать интересную книгу автора

обычно, так сказать, выкуривали трубку мира, и обязательно в присутствии
викария. Если матч заканчивался победой, то никто лучше викария не мог
произнести речь. Сначала он упоминал каждого члена команды в отдельности и
не забывал похвалить за проявленный героизм или за твердость в трудную
минуту, например за новый способ, каким был забит мяч, полученный от "их"
лучшего подающего, и так расписывал это, как возможно только, когда рана
еще свежая и болит, ну скажем, это был первый мяч в игре; и так же
трогательно он утешал и подбадривал, когда хвалить было не за что. Но уж
если хвалил, то так, пока игроки все до одного не расплывались в счастливой
улыбке. И это было лучше всякого пива. Похвалив каждого в отдельности, он
переходил к самому событию. И вот тут-то, если речь шла о победе, то ничего
не преувеличивая, тем более не позволяя себе солгать, он все же внушал
своим слушателям, что они достигли того, к чему стремились многие годы,
отчего их охватывала гордость за их славный Волдинг. Если же случалось
поражение, то викарий направлял мысли своих односельчан в будущее, в тот
прекрасный день, когда они, потрудившись на тренировках и поработав с
мячом, завоюют заслуженную победу и опять воссияет слава Волдинга. И если
подумать, хотя лучше не думать, но все же если подумать, как близко
жизненные тропинки подходят временами к краю пустыни, которую видел
Соломон, где всё одна лишь суета, тогда еще мудрее кажутся незамысловатые
мечты человека, который говорил простодушным людям о будущем триумфе
Волдинга. Даже в то время отъезд викария мог бы показаться бегством, а
теперь, когда над Волдингом нависла беда, да еще такая, какой прежде не
бывало, священнику как никогда не хотелось покидать свой приход. Однако и
послание епископа, и послание епископского капеллана не оставляли ему
выбора. Викарий даже пожалел о том, что написал епископу, ему показалось,
что он преувеличил трудности, возникшие в приходе, все трудности, кроме
одной, из-за которой ему как раз и хотелось остаться, чтобы одолеть ее.
Прежде тоже случалось всякое разное, однако ничего такого, с чем он не мог
бы справиться, обращаясь или не обращаясь за помощью к епископу, пока не
началось это. Как же он справится, если уедет?
Миссис Анрел понимала мучения своего мужа. Но она знала, что у него и
в мыслях нет ослушаться епископа. Поэтому не стоило тянуть со сборами. И
она вернула викария из мира грез, задав вопрос о том, на каком поезде они
поедут.
- Мы едем в три двадцать?
Викария словно окатили холодной водой. Однако это помогло ему
окончательно осознать, что он в самом деле должен ненадолго покинуть
Волдинг, после чего решение далось ему легко, и они с миссис Анрел выбрали
поезд, отходящий по расписанию в три двадцать на другой день.
Оставалось лишь написать епископу и собрать вещи.
- Я расскажу ему о Томми Даффине.
- Нет, - возразила миссис Анрел. - Он пока не хочет ничего знать.
Напишешь ему сразу после возвращения.
Волнуясь из-за предстоящего отъезда и сборов, викарий кивнул, хотя не
понял, почему она так сказала. Те, кто путешествовал по Африке, вдали от
дорог, троп и тропинок, и знает, что стоит забыть какую-нибудь мелочь и
придется жить без нее несколько недель, а то месяцев, те легко поймут
волнение, охватившее Элдерика Анрела, едва начались сборы. Для него Брайтон
был дальше, чем Африка для некоторых из нас, да и путешествие казалось