"Эдвард Дансейни. Благословение Пана " - читать интересную книгу автора

другое направление, ибо они были неслышны, а как будто пчелиное жужжание в
липах, слишком огромных для нашей маленькой планеты; и в этих могучих
деревьях, которые в воображении викария разбудили голос, сошлись все
прошедшие времена, потихоньку вибрируя и не оставляя в своей едва слышной
мелодии места для рассказа, подобного рассказу мистера Анрела. Оглядевшись,
викарий, попытался вновь сконцентрировать внимание на своем докладе, когда
ему на глаза попался небольшой витраж со святой Этельбрудой, гнавшей веткой
или пучком листьев последних язычников. Викарий перевел взгляд на большие
окна, и одно из них напомнило ему о лунном свете, другое - о мёде, третье -
о рассвете, а четвертое не напомнило ни о чем подобном, разве что о громком
крике. Он опять поглядел на святую Этельбруду в сером платье, побивавшую
язычников, потом на мрачные колонны и ни в чем не нашел себе поддержку.
Ударили в большой колокол. Пора было отправляться во дворец, но викарий
продолжал сидеть в храме. Казалось, раз и навсегда - обрядами, витражами,
каменными колоннами - было решено, что его история неправильная. Если
поспешить, то еще можно успеть за саквояжем и на поезд, отходящий в пять
десять, чтобы до ночи быть дома и не мучиться в гостинице. Так викарий и
поступил.


Глава одиннадцатая
ВЕЧЕРНЯЯ МЕЛОДИЯ

В Мирхэме викарий нанял одноконный экипаж. Жене он сказал, что еще раз
все обдумал и решил не досаждать епископу, пока у него нет достаточно
информации, чтобы объяснить происходящее в Волдинге. Что касается миссис
Анрел, то она промолчала, не желая портить мужу радость от пребывания дома.
Однако после ужина викарий не позволил радости помешать ему в исполнении
долга, ибо он считал себя обязанным написать епископу. Итак, он отправился
к себе в кабинет, уселся за стол и на листке бумаги обозначил по пунктам
всю историю, тщательно избегая зловещих фраз и даже слов, несущих в себе
угрозу. Если в происходящем было что-то страшное, если некая опасность
нависла над Волдингом, викарий предоставил епископу самому сделать выводы,
отчего постарался ни словом не обмолвиться о какой бы то ни было опасности.
Покончив с черновиком, он взял чистый лист бумаги и положил его перед
собой. Стояла теплая лунная ночь, какая бывает в середине лета. По сути,
это и не ночь вовсе; не успеешь оглянуться, как появится солнце и разбудит
дроздов, прежде чем закатный огонь покинет горы. Воздух наполняли ароматы
цветов из сада викария.

"Милорд. Мне удалось собрать некоторые факты, касающиеся того дела, о
котором я писал Вам неделю назад".

И тут сквозь ночной воздух, изредка тревожимый лишь уханьем совы,
сквозь густые цветочные ароматы и вездесущую мошкару пробилась мелодия,
которую викарий так боялся. Вспарывая летние сумерки, она будила желания, о
которых викарий не хотел потом вспоминать; как ни нелепо это звучит, его
неудержимо потянуло на гору, чтобы танцевать там фантастический танец под
звуки ни на что не похожей музыки; никогда в жизни ему не приходилось
испытывать ничего подобного. Мелодия оборвалась так же неожиданно, как