"Фридрих Дюрренматт. Грек ищет гречанку (Комедия в прозе)" - читать интересную книгу автора

прийти первым в "Тур де Сюис", и я пришел первым, хотя брал такие высокие
перевалы; и в "Тур де Франс" я тоже чуть не пришел первым. Ради этого стоило
себе во всем отказывать. С Архилохосом ты меня не равняй. Он даже с
женщинами не спал, хоть ему уже сорок пять.

Последнее огорчало и мадам Билер. Она приходила в смущение всякий раз,
когда Огюст, лежа в кровати или расхаживая по комнате в своем костюме
гонщика, касался этой темы. Нельзя отрицать, что у мсье Арнольфа - так мадам
называла Архилохоса - были свои твердые принципы. К примеру, он не курил. А
уж о крепких словечках и говорить нечего. Наконец, Жоржетта не могла
представить себе Арнольфа в ночной рубашке и уж тем более - голым: настолько
он был всегда подтянутым и застегнутым на все пуговицы, хотя одет был
бедновато.
Мир его стоял незыблемо: все было разложено по полочкам,
высоконравственно, жесткая иерархия. И во главе этой системы, этого
нравственного миропорядка возвышался президент государства.
- Поверьте мне, мадам Билер, - говорил иногда Архилохос, почтительно
взирая на портрет президента в рамке из эдельвейсов, который висел позади
стойки над бутылками из-под водки и ликеров. - Поверьте мне, наш президент -
трезвенник, мудрец, почти святой. Не курит, не пьет, уже тридцать лет как
овдовел. Можете сами прочесть об этом в газетах.
Мадам Билер не решалась возражать по существу. Она, как и все ее
сограждане, испытывала почтение к президенту - ведь он был единственной
твердыней в беспокойной политической жизни страны, в этой чехарде, где
правительства без конца сменяли одно другое, - испытывала почтение, хотя
столь безупречная добродетель пугала ее. Трудно было в это поверить.
- Мало ли что пишут в газетах, - говорила Жоржетта нерешительно, -
пусть себе пишут, но как оно там на самом деле - никому не ведомо. Все
знают, что газеты врут.
- Нет, - отвечал Архилохос, - неверно. Мир, в сущности, исполнен
нравственности. - И при этом он размеренными глотками допивал перье да так
торжественно, словно то было шампанское. - Огюст тоже верит газетам.
- Ну что вы, - возражала хозяйка, - уж мне-то лучше знать. Огюст не
верит газетам, ни одному их слову.
- Разве он не верит спортивной хронике, которую печатают газеты?
С этим мадам Билер не могла спорить.
- Добродетель всем видна, - продолжал Архилохос, протирая свои очки без
оправы, с погнутыми дужками. - Она светится на лице президента, и на лице
моего епископа она тоже светится. - При этом Архилохос бросал взгляд на
портрет, висевший над дверью.
Мадам Билер протестовала: епископ, говорила она, довольно-таки толстый
мужчина, уж он-то никак не может быть добродетельным.
Однако и в этом пункте Архилохоса нельзя было поколебать.
- Такая у него комплекция, - возражал он, - если бы он не жил
добродетельно, как мудрец, он был бы еще толще. Вот посмотрите на Фаркса:
невоздержанный субъект, неуемный гордец. Законченный грешник. И к тому же
тщеславный. - Большим пальцем он через правое плечо указывал на изображение
пресловутого революционера.
Но мадам Билер не сдавалась.
- Какое уж там тщеславие, - заявляла она, - при эдакой физиономии и