"Наталья Юрьевна Дурова. Пегая Фомка (сказка)" - читать интересную книгу автора

- И его не заставляют вас ловить? - удивилась Фомка.
- Что ты! Мы же вместе работаем! Для людей.
При слове "люди" Фомка опасливо огляделась по сторонам и очень испугалась,
увидев уборщицу. Испугалась, а потом удивилась. При дневном свете уборщица
вовсе не была огромной чёрной тенью. У неё были синие глаза и круглые румяные
щёки.
"О! Наверно, и мы просто от темноты стали серыми", - подумала Фомка.
- Ты отдохни, вечером спектакль, - советовали ей белые крысы.
Фомка попыталась задремать, и, странное дело, кошачье "кур-р-мяу" сквозь
сон показалось ей музыкой.
А вечером, на представлении, Фомка едва не задохнулась от восторга. Манеж,
будто огромный бриллиант, переливался всеми цветами радуги. Фомке даже
показалось, что она сама - крохотная грань этого бриллианта, которая усиливает
его блеск. Её лапки радостно вытанцовывали в такт вальса. Фомка почти не
отличалась от ведущих артистов-крыс и вскоре даже оказалась в первой пятёрке,
поэтому раньше многих попала на канат.
Но здесь - может, оттого, что над ней вновь появились кошачьи лапы, -
голова у Фомки закружилась, лапки выпустили канат, и она упала на опилки.
Дрессировщик сделал вид, что ничего не случилось, а Фомка бросилась бежать.
Неожиданно свет стал мешать ей. Он бил прямо в глаза, и Фомка, слепая от
света, стыда и обиды, толкалась мордочкой в барьер.
Старая Бормочиха из щели зорко глядела на внучку. Ей хотелось запищать во
всё горло: "Здесь, здесь, здесь!", но она сдерживала себя. Из-за Фомки она не
могла рисковать всей колонией. И всё же Бормочиха не выдержала: когда около
щели показался Фомкин хвост, Бормочиха зубами втащила Фомку в барьер.
После светлого, яркого манежа колония показалась Фомке совсем
неприглядной: сыро, серо, скользко. Она едва различала в темноте дорогу и
брела за Бормочихой, которую угадывала по монотонному шуршанию хвоста.
Бормочиха не бранила внучку. Она двигалась неторопливо, сопела и двигала
челюстями. Но от этого Фомка чувствовала себя ещё более виноватой. Сопение
бабушки казалось ей всхлипываниями. Потому Фомка не стала повторять обычное
своё "больше не буду". Она нагнулась к сухой лапке старой Бормочихи, лизнула
её и грустно прошептала :
- Прости! Там так хорошо! Прости...
Бормочиха молчала. Так и добрались они до своей норки, притихшие, точно
возле крысоловки.
- Пускать тебя или нет? В нору, спрашиваю, пускать? - вдруг разворчалась
Бормочиха. - Хорошо там, говоришь? Глупа ты, Фомка! Глупа. Не научила я тебя
уму-разуму. Ведь там крысам ещё хуже, чем корабельным. Корабельная крыса
тонущий корабль покинет, сбежит, а этих первый пожар испепелит. Ничего не
останется от их сверкания. Мы же, покуда земля стоит, будем живы. Слышишь,
живы! На то мы и есть серые крысы! Так пускать тебя или нет?
Фомка бросилась к бабушке. Сырой скользкий камешек подвернулся ей под
лапки, и Фомка тяжело шлёпнулась подле Бормочихи.
- Ходить даже разучилась. Это всё люди виноваты, свет да те красноглазые
белые крысы, - зло пропищала Бормочиха. - Идём!
Осталось уже немного, но Фомка не могла идти. Она спотыкалась, из-под её
лапок катились камешки. То и дело она сталкивалась с бабушкой. Ей мешали идти
и эти камешки, и даже собственные глаза, перед которыми всё ещё стоял
сверкающий манеж. Стоял большой, необычно прожитый день. И маленькая Фомка