"Елизавета Дворецкая. Дракон Битвы ("Лань в чаще" #2)" - читать интересную книгу автора

который ты выбрал вчера.
Эгвальд криво усмехнулся. Раньше у него не было такой усмешки, ее он
приобрел только в плену. Приняв меч у кого-то, воин тем самым признает свое
подчиненное положение.
- Если ты так добр, то я пока выберу себе что-нибудь из нашего старого
оружия, - сказал он. - А потом отец отдаст мне мою Великаншу. И не быть мне
в живых - пусть боги слышат! - если вскоре ее не назовут Убийцей Квиттов!
Через несколько дней Эгвальд ярл во главе своей поредевшей дружины
пешком отправился из Аскефьорда на юго-восток, в сопровождении Флитира Певца
из усадьбы Горный Вереск. При расставании Эгвальд условился с Торвардом, что
дома соберет войско и будет ждать знака, чтобы двинуть его в поход.
Проводив слэттов, Торвард конунг и сам собрался в дорогу. Для него
снарядили всего один корабль - "Златоухого", и больше никого из ярлов он с
собой не брал.
- Это мой поединок с моей судьбой, а войско здесь ни к чему! - объяснял
он людям, удивленным и встревоженным его решением. - Это дело для одного. А
когда я вернусь, вот тогда пойдем все вместе. Не думайте, что я забуду вас.
Аскефьорд преданно делил со мной все мои беды и поражения, и я сделаю все,
чтобы и мою победу он разделил тоже.
Женщины плакали, слушая эту простую речь. Торвард конунг и был
Аскефьордом, его умом, душой и сердцем, собранным в одного человека, и все
они, от Эрнольва Одноглазого до рыбака Снюрри, жившего в своей избенке под
самым Дозорным мысом, незримо шли в этот таинственный поход вместе с ним.
Сотни глаз, сотни взволнованных лиц, со всех сторон окружавшие площадку под
соснами, сотней неслышных голосов говорили ему одно и то же: "Мы любим
тебя!" И Торвард знал, что заслужил это, потому что всегда честно выполнял
свой долг перед Аскефьордом и любил его так, как только и должен конунг
любить свою землю: не отделять себя от нее и не искать никакого другого
счастья и благополучия, кроме счастья и благополучия своей земли.
Кюна Хердис тоже пришла на причальную площадку, чтобы проводить сына,
но молчала, кутаясь в свой дорогой плащ, отороченный золотой уладской
бахромой. Ей вспоминалось другое прощание, пять лет назад. Тогда ее сын тоже
собирался на Квиттинг, а она отговаривала его, почти умоляла направить
корабль в любую другую сторону. Теперь она одобряла его решение. Пришел час
его судьбы, и он вернется к ней не таким, каким уйдет.
- Не плачьте! - бросила она женщинам, которые, толпясь тесной кучей,
вытирали слезы, провожая глазами уходящий по фьорду корабль. - Мой сын
вернется. Ему суждено похоронить меня, а я ведь еще не умерла!
Это была чуть ли не самая чувствительная и сердечная речь, которую
Хердис Колдунье довелось произнести за всю ее жизнь - а от жизни этой еще
оставалось не одно десятилетие. Но женщины, не привыкшие ни к чему
подобному, пришли в такое изумление, что действительно перестали плакать.
Через несколько дней "Златоухий" миновал Трехрогий фьорд, очень удивив
тамошнего ярла, Лейдольва Уладского Беглеца. Конунг только переночевал у
него, но не пожелал взять с собой ни одного корабля и ни одного человека,
которых вождь южной трети Фьялленланда мог предоставить немало. Еще через
три дня "Златоухий" достиг устья реки Бликэльвен, где кончалась земля раудов
и начинался собственно Квиттинг. Здесь "Златоухий" расположился на
длительную стоянку: корабль затащили в сарай, тоже пустой по случаю летних
походов, а люди устроились в гостевом доме усадьбы Бликэльвен, где жил ярл