"Марина и Сергей Дяченко. Волчья сыть" - читать интересную книгу автора

и мясо. Кто острижен - тот попадет на бойню. Помните об этом всегда.
Сказание о Лидере.

Улицы поселка подернуты были зависшей в воздухе пылью. Мельчайшая взвесь
раздражала глаза и ноздри, а ветра не было - ни вздоха, ни дуновения. Не
так давно по этим улицам топтались, поднимая неоседающую пыль, а теперь
поселок казался вымершим, и пыльная пелена придавала пустым улицам
бредовый, нереальный вид. Дым не без труда отыскал нужный двор. Постучал,
почти не надеясь на ответ; тем не менее спустя долгих пять минут к нему
вышла угрюмая особа лет девяти.
- Лановых ищу, - сказал Дым. - По важному делу. - Все на площади, -
недовольно сообщила девчонка. На груди у нее был круглый значок с
мордочкой Дивы Донны, и, глядя на Дыма, она вертела его пальцами, с каждой
секундой все более нервно. - Там призыв - в армию забирают.
- Я в доме подожду, можно? - спросил он терпеливо. Девчонка сказала: - А
почему бы вам на площадь...
Дыму действительно хотелось на площадь. Вот уже несколько дней он был
один, совершенно один во всех отношениях, и для поддержания бодрости духа
следовало влиться в толпу, постоять, слушая, как кто-то сопит над плечом,
проникнуться ощущением если не безопасности, то во всяком случае
решимости: пока мы вместе, нам ничего не страшно. Все напасти временны,
наши внуки забудут это страшное слово - волки.
- Я подожду в доме, - сказал Дым мягко, но так, что девчонка сразу
отступила, давая ему проход. Он вошел. Дом как дом, человек на двадцать, и
ни одной ширмы. Запах свежего сена. Тишина. Здесь родился Лес-Лановой.
Здесь он жил. Отсюда ушел в странствие, завершившееся на дне реки. "Кто
острижен - тот проклят". Сам бросился с обрыва? Или столкнули?
- Газеты читаете? - спросил у девчонки, чтобы что-то спросить. - Читаем, -
отозвалась девчонка после паузы. - Говорят, на границе волки озорничают -
страх.
На границе... Дым удержался, чтобы не хмыкнуть. Где-то совсем неподалеку
затюкал топор. Да, правильно. Частокол вокруг поселка давно нуждался в
починке.
- А... - Дым задумался, чего бы еще сказать. - Ты Диву Донну любишь? -
Девчонкины глаза, прежде тусклые, мгновенно оживились:
- Да! Еще как! А вы любите? - И я люблю, - соврал Дым.
Следующие пятнадцать минут девчонкин рот не закрывался. Жестикулируя, как
мельница, она рассказывала о концерте, который был совсем недавно и совсем
неподалеку, в Лесках. О том, как она с сестрами и двоюродными братьями
продавала на базаре свеклу, чтобы купить билет, и как они все вместе пошли
в Лески - целая толпа по дороге, как будто праздник!, - и как Дива Донна
улыбалась лично ей, Риске-Лановой, и махала рукой.
Дым рассматривал комнату. В углу побелка облупилась, из-под нее выглядывал
нарисованный на стене цветок. Ромашка. Дым пригляделся; девчонка
проследила за его взглядом:
- А, это дядька разрисовывал, я еще совсем малая была.
Дым подошел поближе. Старая краска во многом утратила первоначальный цвет.
Половина лепестков исчезла, съеденная побелкой - но чем дальше Дым
смотрел, тем сильнее ему казалось, что если коснуться пальцем горячей
сердцевины цветка - на коже останется желтый след от пыльцы.