"Марина и Сергей Дяченко. Зеленая карта" - читать интересную книгу автора

уплата квартирных счетов, охрана от возможных грабителей (размечтался!) и
кормежка Малдера и Скалли.
Перед сном Дима выпускал мышей погулять. Иногда развлечения ради сажал Скалли
на пыльный глобус (очень старый, памятный еще по их с Вовкой школьным временам).
Скалли осторожно перебирала миниатюрными розовыми лапами; отчего-то мышиный
хвост, свешивающийся через всю Канаду аж на территорию Североамериканских
Объединенных Штатов, доставлял Диме мрачное удовольствие.
Малдер и Скалли тоже были пришельцами в этой квартире. Вовкина соседка отдала
их на время летнего отпуска - а вернувшись, "забыла" забрать. У Вовки мыши чуть
не подохли с голоду - зато теперь, при Диме, отъелись и повеселели. Хотя Дима
совсем не любил мышей, просто проклятое чувство ответственности, то самое, из-за
которого и в школе, и в консерватории на него навешивали гору
пионерско-комсомольских поручений, не допускало халатности ни в чем...
Фонарь-садист все светил и светил. Дима отвернулся к стене, плотнее закрыл
глаза.
Сегодня (или уже вчера?) он видел Женьку. И не решился подойти. В первый раз в
жизни не решился подойти к собственному сыну. Не захотел смотреть, как взгляд
пацана становится холодным, откровенно неприязненным, как только в поле зрения
Жени Шубина появляется некое раздражающее препятствие - собственный отец...
И Дима смалодушничал. Смотрел из-за кустов, как Женька удаляется в сторону
троллейбусной остановки, и чем дольше и внимательнее Дима смотрел, тем сильнее
ему казалось, что мальчишка идет неправильно. Слишком низко опустив голову...
Слишком сгорбившись под тяжестью огромной "динамовской" сумки... Или
померещилось, и сын просто устал после шести уроков, не выспался, поздно
вернувшись с тренировки, да мало ли что, тройку схватил по алгебре?
Но когда Женька, не останавливаясь и не замечая препятствия, вляпался в ту
чудовищную лужу - Дима не выдержал. Почти побежал, обгоняя ребят и девчонок с
портфелями. И еще успел увидеть, как Женька влез в троллейбус, рассекая толпу
своей гигантской сумкой.
Показалось ему или нет, что сын глянул на него через заднее мутное стекло? Что
все эти жмурки-пряталки, обознатушки-перепрятушки были разоблачены и получили
соответствующую оценку?
Воспоминание об этом взгляде преследовало его весь оставшийся день. Он
автоматически отзанимался с пятью оболтусами, и, едва вернувшись в пустую,
пропахшую чужими запахами квартиру, перезвонил на детскую динамовскую базу.
Ему сказали, что восемьдесят шестой на тренировке. Да, и Шубин тоже.
Перезванивать домой... (Да, он по-прежнему ловил себя на этом словечке,
"домой". Странно, но ту, оставленную жизнь он по инерции продолжал считать своим
домом.) Перезванивать домой Дима не стал. Боялся сухого, как июльский асфальт,
Ольгиного "алло". Трус.
И теперь, когда триста раз пора бы заснуть, воспоминание о сгорбленной
Женькиной спине не давало ему успокоиться. Муха невнятной тревоги, укусившая
Диму во время малодушного подглядывания за сыном, в сумерках выросла до размеров
если не слона, то хорошего крокодила.
Трус, трус...
Побоялся догнать. Побоялся перезвонить. А вдруг действительно что-то
случилось? Вдруг сын ХОТЕЛ встретить его? Именно сегодня?
Очередная соломинка на спине двугорбого чувства вины.
Он понимает, что чувствует сейчас Женька. То же, что он, Дима, когда-то
чувствовал по отношению к собственному отцу. Предатель. Алкоголик. Мама - в