"Марина и Сергей Дяченко. Горелая башня [new]" - читать интересную книгу автора

Крысолова - тогда он опомнился и захлопнул за пленницей дверку.
- Вот и все... Ты что же, парень, и не рад?..
- Спасибо...
Крысолов протирал свою дудку цветным лоскутком; даже не глядя не
него, Гай ощущал на себе насмешливый взгляд.
- Можем ехать, - сообщил он, глядя вниз.
- Пустишь меня в кабину - или пассажиру к нутриям идти?..
Гай изобразил слабое подобие улыбки.

Дорога на Лур, прозванная Рыжей Трассой из-за постоянной,
вездесущей желтой глины, знавала и лучшие времена. Когда-то здесь было
оживленно, даже тесно, когда-то вдоль обочин толпились кемпинги и
закусочные, и любая выбоина немедленно зализывалась, словно языком;
трасса, возможно, и помнила былые дни - в отличие от Гая, который
слишком молод и тех времен не застал. Теперь дорога изменилась - можно
ехать целый день и не встретить ни человека, ни машины; за эту
возможность спокойного одиночества Гай, собственно, и любил Рыжую
Трассу.
Навстречу тянулись рощицы и перелески, холмы, поля, пустыри;
иногда попадались заброшенные кладбища со вросшими в землю крестами,
но чаще - железные скелеты придорожных строений. Иногда бросался
наутек заяц, или мелькала в траве лисья спина, паслись одичавшие козы,
меняли свою форму облака, водили хоровод дальние и ближние деревья,
неизменным оставался только горизонт. Справа петляла река, то
подбираясь к дороге вплотную, то убегая в сторону; Гай любил Рыжую
Трассу, и даже сейчас она действовала на него успокаивающе. Как
дружеская рука - не трусь, мол, обойдется...
Сначала путники ехали молча, Гай сидел, съежившийся и напряженный,
и делал вид, что целиком поглощен дорогой. Но день, как на грех, был
таким ясным и ярким, а небо таким невозможно синим, а мир вокруг так
обласкан солнцем, что все страхи и опасения постепенно выцвели,
поблекли, сделались неуместными и почти смешными. Все эти легенды,
бодро думал Гай, хороши ночью у камина, а в полдень не отягощайте меня
"актуальным фольклором", никакого, понимаете, эффекта... И, уверившись
в собственном спокойствии, Гай повеселел, перестал хмуриться и
принялся исподтишка разглядывать собеседника.
А тот сидел, подобрав под себя длинные ноги - кабина была ему
маловата - и выставив локоть в окно; совсем, казалось, забыв о Гае, о
смотрел куда-то в небо, и с лица его не сходила насмешливая,
отрешенная полуулыбка. На коленях, обтянутых защитными штанами, лежала
сумка, причем почему-то обгорелая, но не сильно, а чуть-чуть. Одна
рука Крысолова покоилась на клапане сумки, другая рассеянно
поглаживала футляр с флейтой, и при этом на мизинце вспыхивал и гас
красный камень, встроенный в колечко. В опущенное окно врывался ветер,
трепал желтые волосы Крысолова, теребил выцвевшую клетчатую рубашку,
трогал шейный платок, состроченный из лоскутков, и Гай тут только
осознал, откуда взялась эта кличка - Пестрый Флейтист...
- На дорогу смотри.
Гай вздрогнул. Покрепче ухватился за руль.
Дорога скользнула в сторону от реки, чтобы потом опять к ней