"Феликс Яковлевич Дымов. Колобок" - читать интересную книгу автора

живопись из религиозных канонов.
Странный парадокс - живопись не была свободной потому, что по сюжетам
восходила к Иисусу и им ограничивалась: последователи всегда
ортодоксальнее учителей!
Джотто с кровью выдирался из традиционных тем - даже заданный официальный
сюжет - поцелуй Иуды - использовал в качестве ширмы для написания
аллегорической сцены. И ведь прошло, вот что удивительно! Прошло в том
темном, подчас фанатичном иудином мире! Наследственная память роднила
художника с детьми, во все он верил свято, до конца. Загадочные растения,
невиданные жилища, свободно парящие люди врывались в нормальные "земные"
рамки его картин. Досужие критики объясняли это примитивизмом мышления,
неумением изображать пейзажи. А вдруг как раз в необычном, в свободном
варьировании объемом и пространством и была сверхзадача Джотто?
Пластилиновый шарик совсем остановился. Полупрозрачная капроновая нить
скрадывалась на фоне стены. Повисшие без опоры круглый затылок, одна
румяная щека и половина неподвижной улыбки удерживали взгляд, не давали
цепочке воспоминаний оборваться или двинуться дальше. Недодуманность
мешала. Викен дунул, стронул колобок с места. Вместе с колобком пошли по
кругу мысли. Перед глазами замелькали певец с кифарой, падуанские фрески,
косматый примат с козой, бесконечные веревочки хромосом... Навязанные как
бы чужой волей, картинки переплетались с давно прошедшей
действительностью. Но и то, и другое ощущалось вполне реально. От
дуновения шарик раскачался, в том же ритме поскакали вкруговую думы.
Гениям, нацеленным на контакт, было не до жителей далекой планеты: борясь
и согласовываясь с собственной памятью, они превращались в необходимость
земной эпохи, подстраивались под земное время, творили земную историю.
Земля могла прожить без любого из них. Но тогда на ней жило бы совсем
другое человечество.
Теперь редко вспоминают, что сделали Гомер, Иисус, Джотто. Мы соединили их
лишь в подозрениях: сомневаемся в существовании первых двух, а третьего не
знаем в лицо. Заслуг их не исчерпать. Не определить случайность выбора
судьбой этих троих. А если продолжить в будущее цепь тысячелетий? Если уже
родился кто-то, пока еще не осознавший своей цели и своего могущества - не
легендой, не религией, не случайным штрихом на фреске, а всей силой
необъяснимой памяти поведать людям о братьях по Разуму?! Или написать
такую музыку, которая одна и лик, и начало, и суть Вселенной?!
Викен встал, оборвал нитку, снял уже не нужный пластилиновый шарик. К
завтрашнему утру отчета не будет. И через два дня тоже. Потому что он,
испытатель, начисто запутался в бреднях несерьезного десятка клеток, в
бреднях, явно не предусмотренных элементарной программой колобка. Вот тебе
и рекламный трюк - какими нас видит крошечный искусственный мозг,
установивший с испытателем мысленную связь? Избирательностью в три
ситуации тут не пахло. Тут пахло совершенно непредставимой мыслительной
техникой!
Прокравшись на цыпочках в детскую, Викен посмотрел на сына. Малыш сидел на
полу манежа, подвернув под себя ножонку. Пухлые ладошки прижимали к вискам
две половинки разломанного колобка - знаменитого неразрушаемого колобка,
который ему, Викену, доверили для испытаний. Губы Тина что-то шептали, а
лицо было сосредоточенным и не очень детским - как у младенца с
джоттовской фрески, который прозрел и знает все-все... Нелегко, видно,