"Феликс Дымов. Расскажи мне про Стешиху, папа..." - читать интересную книгу автора

копоти над плитой, от горки угля возле топки, от чуда сельского быта -
кнопочного умывальника в углу, в который надо таскать воду из колонки -
моя грешная и не выполненная сегодня обязанность. Не говоря уж об укромном
закутке позади гаража - допотопной будочке со скрипучей дверцей...
У Олега на биостанции все иначе. Ослепительно белые призмы лабораторных
корпусов. Поодаль, в продуманном беспорядке, рассыпаны одноэтажные
коттеджи научных сотрудников. Мой друг немало похлопотал над устройством
своего гнездышка. Прихожая в виде грота, с грубой объемной штукатуркой и
обоями под замшелую каменную кладку... Забранные чем-то ворсистым двери...
Мохнатая синтетика под ногами... Убийственно красивая югославская кухня...
Сложный агрегат утилизации отходов, персонально заказанный Олежкой чуть ли
не в Звездном городке... И еще много всякого такого, от чего я каждый раз
буквально обалдеваю.
Единственное, что не может примирить меня с его экстрадомом, это прочный
холостяцкий дух. К Олегу никто никогда не выбегает навстречу, не
спрашивает, замирая на манер моей Алены: "Папа, а хлеб от зайчика принес?"
И черствый, пропахший табаком кусок хлеба из портфеля дочурка прижимает к
груди крепче самой нарядной шоколадки... Впрочем, у Олега свое понятие
уюта, где нет места жене, тем более - детям. И все же мы часто встречаемся
по работе. Да и старая дружба не ржавеет. Сейчас, например, мы
возвращаемся с охоты. Километрах в сорока к югу пять лет назад затопили
заброшенный карьер, высеяли камыши, поселили карпов и нутрий. Невесть
откуда сами собой притопали бобры. А там уж и перелетные птицы признали
наше искусственное озеро - второй сезон разрешена официальная охота.
Я, правда, в обычном смысле не охочусь - у меня фоторужье. Зато Олег
азартно палит из обоих стволов, по большей части - мимо. То немногое, что
удается добыть, раздает первым встречным, чаще всего мне. Оля смеется:
"Ну, муж! Одним фотоаппаратом крякв промышляет..."
Мы с Олегом и встретились-то на охоте. Точнее, возобновили смутное
знакомство, если можно так назвать последствия одной детской драки.
Однажды, еще в шестом классе, на меня налетел третьеклассник, которому
показалось, будто я недостаточно быстро уступил ему дорогу. Он наскакивал,
бодался, пинался, отчаянно размахивал портфелем. Сначала мне было смешно,
и я, не давая воли рукам, лишь отталкивал этот рыжий розовощекий ураган.
Потом петушиная ярость пацаненка мне надоела, я, к своему стыду, прилично
нащелкал ему. С тех пор при встречах он издали грозил мне портфелем, я
молча отворачивался. Через два года мы оттуда переехали. Нисколько не
удивлюсь, если он решил, из-за него. Олег всю жизнь полагает, что все на
свете совершается из-за него.
Вплоть до прошлого года мы с Олегом не виделись. А в прошлом году я
проявлял свой "охотничий трофей": на переднем плане утка, за ней, в
необычном ракурсе - с дула - направленная в зрителя двустволка. Снимок,
конечно, рискованный - я сам мог угодить под выстрел. Но все обошлось.
Телеобъектив поймал и зафиксировал охотника - в глубине кадра, на
продолжении ружья. В великом изумлении я узнал стрелка - по особому
прищуру глаз перед тем, как драться. И, вероятно, стрелять. Этакое тонкое
выражение лица, когда цель сосредоточена в миге: кончилось прошлое и нет
будущего. Тоска по невозвратному детству, ну, и еще, может быть,
любопытство - что же вышло из петушка? - заставили меня заговорить с ним в
следующую субботу. Поводом послужила подаренная фотография. Олег оказался