"Борис Дышленко. Что говорит профессор" - читать интересную книгу автора

даже раздражало. Он даже никогда не болел, точнее, не заболевал, и всегда
выходил в одно и то же время, чтобы каждый раз шаг в шаг и минута в минуту
совершить соответствующий дню недели маршрут. Выйдя из своего подъезда, он
проходил по проспекту мимо овощного магазина (туда он заходил на обратном
пути) до ближайшей булочной на углу, но в нее он тоже не заходил, а,
сверившись со светофором, переходил улицу и шествовал дальше, в гастроном.
Отсюда начинался его путь назад, к дому, но прежде он покупал в гастрономе
сыр, сто граммов масла, сто граммов колбасы или бекона или еще
чего-нибудь, и на обратном пути, постепенно загружая портфель, он заходил
в мясную лавку за куском говядины (ему здесь всегда оставляли хорошие
вырезки), в булочную, где он брал один длинный батон или две французские
булочки (по вечерам на бульваре он скармливал остатки голубям), оттуда в
овощной магазин, там в особую матерчатую сумочку он набирал овощей и
зелени, если в сезон; в бакалею он ходил раз в неделю так же, как в
парикмахерскую. Однажды смеха ради мы поменяли парикмахерскую и булочную
местами. Мы ожидали какого-нибудь замешательства с его стороны и заранее
пересмеивались и перемигивались, увидев его приближающимся по проспекту,
но он, дойдя до угла, только пожал плечами и вошел туда как ни в чем не
бывало. Когда он через двадцать минут вышел оттуда, то на мгновение еще
приостановился на каменном порожке, чтобы снисходительно улыбнуться
невидимым шутникам (то есть нам), и уже потом мы сообразили, что устроили
шутку во вторник, именно в тот день, когда он ходил подправлять свою
"английскую" прическу. Тогда, сидя в парикмахерском кресле, он, вероятно,
заодно разузнал у парикмахера, куда перенесли булочную, а может быть, еще
и почему это вдруг, а выйдя, без лишних поисков направился прямо туда.
После этой, в общем-то хорошо задуманной, но неудавшейся шутки мы сделали
вывод, что профессор, несмотря на стойкость привычек, совсем не педант.
Винный магазин находился напротив его дома, через дорогу, и туда он,
как и в парикмахерскую, ходил раз в неделю. По количеству спиртного,
которым он запасался по средам, мы определили, что пил он немного, но
постоянно, и что его любимые напитки - ром, коньяк и портвейн, но режим и
очередность употребления этих напитков были нам неизвестны, потому что по
звуку наливаемой в стакан жидкости не угадаешь, что именно наливают. Мы
хотели в малейших нюансах изучить его быт и деятельность; хотели знать
точно, что и как он делает в такое-то время и что через час. Мы были очень
любопытны, однако для того, чтобы видеть все, что нас интересовало,
пришлось спилить раскидистое дерево во дворе его дома - оно, как мы
думали, заслоняло окна его квартиры. С деревом были не единственные
хлопоты, так как до этого еще пришлось улаживать отношения с жильцами
внутреннего крыла профессорского дома, которые, как оказалось,
использовали для сушки белья чердак, на котором мы устроили наш
наблюдательный пункт. Поначалу мы ничего об этом не знали, и какая-то
женщина, пришедшая туда с охапкой детских пеленок, обратилась к нам с
жалобой на протечку у нее в потолке - очевидно, она приняла нас за
какую-то комиссию, - но потом мы сменили там замок, чтобы нам никто не
мешал, и только когда спилили это дерево, выяснилось, что все зря, что мы
напутали, разбираясь в планировках, и то, что мы принимали за квартиру
профессора, было на самом деле чьей-то другой квартирой, а профессорские
окна располагались по другой стене, и хотя их можно было увидеть из нашего
слухового окна, но - наискосок, а это нам ничего не давало. Так что нам