"Илья Зверев. Второе апреля (Рассказы, повести и публицистика)" - читать интересную книгу автора

Я вас слушаю.
Но все это было стариковское кокетство. Ему страшно Хотелось говорить.
Когда потом я пытался вставить хоть словечко, он умоляюще хватал меня за
руку и кричал:
- Минуточку!
Удивительно красивый старик. Тут тянет писать банальности:
"сереброголовый орел, сивый рыцарь, глаза, молодо сверкающие под кустистыми
бровями" и т. д. Ему семьдесят лет. Природа, раздумья и труды имели
достаточно времени, чтобы обточить замечательное лицо - четкое и живое.
Николай Алексеевич Смирнов усадил меня на лавку под вопиющим плакатом:
"Тов. Баландин! Со слезами просим убрать отвалы!!!" Сел рядом, но тотчас же
вскочил и воскликнул:
- Вы спрашиваете: почему я на восьмом десятке не пенсионер? Почему я
хожу тут среди атомов и прочего, а не содействую домоуправлению, не
выращиваю гладиолусы и не пишу ехидных писем поэтам? - Мол, не является ли,
товарищ поэт, ваше стихотворение "Усталая лошадь" клеветой на нашу славную
конницу?
Он говорил все это с жестокостью мальчика, не верящего, что сам
когда-нибудь будет стариком. С жестокостью здоровяка, считающего, что все
болезни - придурь.
- Вы спрашиваете, почему я здесь? (Я ни о чем не спрашивал.) Очень
хорошо, я вам отвечу!
Нет, Смирнов не собирается рассказывать свою биографию: длинно и не к
чему! Всю жизнь по стройкам. Теперь уже на географическую карту смотрит, как
на семейную фотокарточку, - все знакомо, все свое: и Владивосток - свой, и
Пенза - своя, и какой-нибудь Алексин - тоже свой. Поработал, понаставил
котлов - сам сбивается со счета. Но для монтажника такая биография --
ничего выдающегося. "В границах нормы", как выражаются эскулапы (он, увы,
теперь знает, как выражаются эскулапы!).
Свой рассказ он начнет с 1955 года. Он тогда работал в Монголии, в
Улан-Баторе. Монтировал котел на промкомбинате. Небольшой, но важный. И еще
кое-чему учил местных ребят. Так что его там уважали.
Монголы прекрасные, добрые люди. И у него там жизнь была прекрасная.
После работы - на "виллис". Степь как стол ровная. Гонишь без дороги со
скоростью 120 километров. Ш-ш-ш - только шуршит. Потом озера. Ружьишко
подхватил - и бац, бац, бац! Там турпаны - птицы такие. Водоплавающие.
Неземной красоты. А ты их бац, бац! Честью клянусь.
Но в конце концов скрутило там Николая Алексеевича. Климат тяжелый. Он
похудел на десять кило.
С сердцем какая-то гадость началась: застучит-застучит, потом вдруг
остановится. Смирнов вздохнул и сказал почти весело:
- Мы матросы, мы вспоминаем о боге, когда летим вниз головой с
бом-брам-реи. никогда ведь раньше не болел. Я испугался и сразу собрался
домой, в Москву. Оформил все, что нужно, купил чемодан (в Монголии очень
хорошие изделия из кожи). Купил и сам подумал: не трепыхайся, Коля, кажется,
прошло твое время эксплуатировать чемоданы.
Уже билет в кармане, отъезд через два дня. И тут меня приглашает сам
посол.
Разговор с послом был такой: надо выручать советскую школу в
Улан-Баторе. Там прогорел котел. Местные специалисты чинить не берутся, а