"Марк Семенович Ефетов. Тельняшка?- моряцкая рубашка " - читать интересную книгу автора

Она-то и в спокойное время ахала и охала, с трудом передвигая своё
тело, огромное, как комод. (Внешностью Женя пошёл в маму.) А тут среди
ночи, услышав, как вскрикнул её сын, Софья Сергеевна завопила на весь дом:
- Илюша, мальчик заболел! Илюша, где ты, Илюша?!
Она кричала так, оставаясь в кровати. Вставать с кровати - это было
для Софьи Сергеевны самым нелюбимым делом. А делала она только то, что
любила, - например, ела. С утра и днём. Перед обедом закусывала - для
аппетита, в обед ела часа полтора, а вскоре приходило время ужинать. На
рынке она меняла мыло на сахар, мыло на мясо, мыло на фрукты.
Илья Григорьевич жаловался, что его жена может в один присест съесть
полпуда мыла. Но он, конечно, преувеличивал и говорил образно: Софья
Сергеевна совсем не ела мыло, а только те продукты, которые меняла на
мыло. Когда же её спрашивали, почему она так много ест, Софья Сергеевна
отвечала:
- Я делаю моему Женечке здоровую маму...
Но я, простите, отвлёкся. Вернёмся к тревожной ночи в семействе
Ежиных.
- Илюша! - вопила Софья Сергеевна. - Почему ты под кроватью?..
Женечка, ты ещё жив? Слава богу! Что? Что ты говоришь, детка?.. Какие
деньги?.. Летают?! Деньги влетели тебе прямо в лицо? Ты сошёл с ума!
Деньги не летают. Они вылетают из кармана, если за ними не смотреть...
Илюша, ты наконец вылезешь из-под кровати! Я вижу только твои ноги.
Сумасшедший дом! Психобольница.
В это время Женя поднялся с кровати и подбежал к Софье Сергеевне.
- "Сумасшедший дом"?! - закричал он на мать. - "Психобольница"? А это
ты видела?!
- Десять рублей! - взвизгнула Софья Сергеевна. - Новенькие!
Илья Григорьевич вылез из-под кровати и подошёл к сыну:
- Отдай!
- Не отдам, они мои! Ой, мама, он меня грабит! Это мои деньги. Они по
воздуху прилетели прямо ко мне... Я их спрячу. Я их в банк положу. Я
копить буду.
Нет, я не буду описывать эту сцену до конца. Скажу только одно: Ежин
даже не пожалел денег, чтобы на время избавиться от жены и сына. И притом
денег не машинных, а собственных, мыловых...
На следующее утро в классе во время переклички Ежин не откликнулся.
Дежурный сказал:
- Ежин болен.
В классе засмеялись. Трудно было поверить, чтобы Женя - краснощёкий,
толстощёкий Женя Ежин - заболел.
Кто-то сказал:
- Объелся, наверное.
С задней парты крикнули:
- Придёт! Он позавчера опоздал. Придёт и будет канючить у двери...
Но Женя не пришёл - ни на первый урок, ни на последний, после
которого мы построились и отправились на Обувку. Вот тут-то я вспомнил
щетину и деревянные шпильки. Думаете, что всё это было здесь, на Обувке,
лучше, чем у дяди Емельяна? Ничуть не бывало! Тут никакой щетины, никаких
шпилек не было. И вообще на Обувке мало что можно было увидеть. Машины
закрытые, что внутри - неизвестно. Только слышно: хлоп-хлоп! Хлоп-хлоп!