"Джордж Эффинджер. Среда, 15 ноября 1967 года (Сб."Смерть Вселенной")" - читать интересную книгу автора

моей жены, дрожавшие над маской противогаза, на ее лоб, весь собиравшийся
в морщины, когда она напрягалась. Я, конечно, ничем помочь не мог. Таким я
был, таким и остался. Но мы вызвали доктора, чему я очень рад. Он показал
мне сына и, насколько помню, я тогда улыбнулся под респиратором. Кажется,
Джорджи кричал: они все это делают. Без этого нельзя. Я никогда
по-настоящему не любил младенцев; от их криков всегда становится неуютно.
А Дая всегда мне говорила, что младенцы только для этого и существуют. Я
любил ее...
Как бы то ни было, я тогда подумал, что моему сыну, наверное, очень
больно. Слезы, катившиеся градом по щекам, выжигали на его лице глубокие
борозды - не удивительно, ведь воздух был перенасыщен парами хлороводорода
и двуокиси серы. И, естественно, к тому времени противогазов уже не
делали, так что мы не смогли ничего достать для Джорджи. Примерно через
час он умер. Я сжал руку Дай.
Я брожу по нашей несчастной, разоренной планете, брожу и каждый раз
поражаюсь. Какая дьявольская красота заключена в этой покрытой ржавой
пылью земле, в этом болезненном серо-желтом небе - ставшем стенкой
материнской утробы нашего ночного рая. Все это зачаровывает и выглядит до
тошноты успокаивающе, как успокаивали нас раньше сирены скорой помощи.
Помню, я хотел быть поэтом. Чтобы научиться этому, ходил на курсы, и когда
случилась катастрофа, я не совсем был к ней готов...


Нет ничего в потрескавшейся стене,
Но в трещинах я вижу тебя;
Я вижу тебя на кирпичной стене
и внизу под камнями.
И интересно мне, с недавних пор,
Насколько больше существует трещин,
чем стен.
Джо Алек Эффинджер, 15.11.67

Вчера ночью мне приснился странный сон. Мне снилось, что, путешествуя
по руинам этой, когда-то гордой, страны, я набрел на некий символ нашей
цивилизации - гору разбитых автомобилей, уходящую в облака, от Детройта до
самой Луны. И мне приснилось, что я начал карабкаться на эту башню,
пытаясь бросить навсегда родной, но давно уже мертвый наш мир, надеясь
достичь новой, незагаженной еще планеты, начать и продолжить новую жизнь.
И мне снилось, что, поднимаясь все выше и выше, я, наконец, устал
настолько, что надо было остановиться и отдохнуть; я влез в огромный
темно-бордового цвета Понтиак модели "Каталина", который вознесли аж до
небес издержки рекламы. Чтобы отдохнуть, я улегся на полиэтиленовые чехлы
на сиденьях и заснул.
Это был сон во сне, и в этом сне мне приснилось, что я выглянул наружу
сквозь паутину трещин на лобовом стекле. Разноцветные стальные панцири
автомобилей потеряли очертания, а потом и вовсе исчезли. Неожиданно я
оказался на краю большого плато, подо мной Плавным изгибом уходила вниз
долина, как будто прибитая к горизонту гвоздиками молодого только-только
зазеленевшего леса. Посреди долины я увидел речку, которая неслась через
перекаты, вся в белоснежной пене: ближе к середине, на глубине, она