"Джордж Алек Эффинджер. Огонь на солнце" - читать интересную книгу автора

Джордж Алек Эффинджер

Огонь на солнце


Поначалу дети любят своих родителей, через некоторое время - они
принимаются судить их и только иногда, если это вообще происходят, прощают
их.

Оскар Уайльд Портрет Дориана Грзя


Мой дед, Джордж Конрад Эффинджер, которого я никогда не видел, в годы
Великой Депрессии служил полицейским в Кливленде. Ом был убит при исполнении
служебных обязанностей. Эта книга посвящается его памяти, которая все больше
тускнеет в сознании тех людей, которые знали его, - в отличие от
полицейского значка № 374, который гордо сияет в здании вокзала Кливленда.


Глава 1

Много-много долгих дней тащились мы по шоссе вдоль побережья в сторону
Мавритании - той самой части Алжира, где я родился. И в этот раз на
очередном разваливающемся от ветхости автобусе, что, казалось, был погружен
в летаргический сон, доползли мы до какого-то городишки, позабытого Аллахом
еще прежде, чем он успел подобрать ему имя. Века приходят - века уходят: в
арабском мире они будто бы оседают неподъемной тяжестью на облученных крышах
тряских, скрипучих автобусов, поддерживать которые в рабочем состоянии
гораздо труднее, чем в прежние времена - караваны верблюдов. В пору моего
детства эти поездки на автобусах были точно такими же: тогда я сидел или
стоял в проходе между креслами в числе других мальчуганов и взрослых мужчин,
не считая прицепившейся на крыше дюжины-другой таких же, как я, пассажиров.
Тогда, в прежние времена, автобусы проезжали возле самого моего дома. В
окнах виднелись головы в тюрбанах и фесках, в вязаных шапчонках, в белых или
клетчатых кеффиях. И почему-то всегда одни мужчины. Я обязательно спрошу об
этом своего отца, если мне когда-нибудь еще доведется встретить его.
- Отец, - спрошу я, - скажи мне, почему все люди в автобусах - мужчины?
Где же женщины?
И всякий раз я представлял себе, как отец воображение рисовало мне его
высоким и жилистым, со свирепой черной бородой, с орлиным или ястребиным
профилем; в моих фантазиях он был арабом, несмотря на то, что мать уверяла,
будто он чистокровный француз, - итак, я представлял себе, как он задумчиво
щурится от ослепительного солнца, старательно обдумывая, что ответить своему
юному сыну.
- О, Марид, дорогой мой, - скажет отец, и голос его будет гортанным и
хриплым, словно идущим из глубины горла, ибо губы его при этом почти не
шевелились, хотя мать говорила, что у него вовсе не было такой привычки, -
Марид, женщины приедут позже. Мужчины пришлют за ними потом.
- А-а... - только и смог я выдавить в ответ на такие слова.
Все, что для меня было темно и загадочно, для него было ясно и понятно.