"Владимир Ефименко. Жуткие истории (сборник рассказов)" - читать интересную книгу автора

отравленый человек?
- Бог миловал. Но, видимо, это жестокое зрелище. - Двое мужчин сидели в
шезлонгах, потягивая ледяное пиво из бумажных стаканчиков. Серферы на берегу
раскладывали свое оснащение. Наглые чайки сновали по песку прямо под ногами,
склевывая что-то, одним им ведомое.
- Я иногда спрашивал себя, почему люди становятся жестокими. Мне
кажется, что это признак ущербности. Если верить не во что, кроме как в
себя. А в себе одном не хватает добра, чтобы противостоять лавине мерзостей.
В себе - это ненадежная опора.
- Многие люди и в себя-то толком не верят.
- Поэтому они быстро истощаются и становятся вампирами. Мне, например,
плевать, как выглядит тот свет. Скорей всего, это только фраза. Но мы и тут
настолько эгоцентричны, что смерть представляем себе неким плавным отлетом,
удалением... Помахали ручкой - и в путь.. На небо. А представьте: никакого
неба, но мы попадаем в чью-то, вполне конкретную шкуру? Теоретически? Ага,
не слишком смешно. Правила нам неведомы, но если они и существуют,
жестокость совершенно неоправдана. Хотя, и о милосердии представления весьма
различны.
- Да уж. Мне почему-то сразу вспомнился кинжал "misericordia", которым
добивали павших рыцарей.
- Я не против того, чтобы добить. Но - в совсем крайнем случае. А кто
властен это
определить? На самом деле нам нужно нечто большее, чем просчто
милосердие.
Серферы медленно выруливали к волнорезу, тщетно пытаясь поймать ветер.
Большой рыжий пес лаял им вслед, постоянно оглядываясь, как бы ища
поддержки, но не решаясь зайти в воду.
...- После этой истории у нее была жуткая депрессия. Несколько
попыток... Слава богу, что обошлось. Но, как правило, если начинает человек
этим баловаться, финал - в морге. Одна девица раз пять вешалась из-за всякой
ерунды. Но у той было чистое манипуляторство: крюк над входной дверью; она
накинет петлю и ждет, стоя на табуретке. А там приходят, мама или папа,
дверь толкнут , а она - хлобысь! Табуретка из-под ног, красотка уже висит,
дергается, тепленькая еще. Ну, ее конечно, вынимают, утешают, ублажают. А
эта дура, - чуть что - опять за свое. И как-то в очередной раз ее отец ,
входя, толкнул дверь, (что там, за дверью, вы уже поняли) но зайти так и не
успел. Его окликнула соседка и трепалась с ним о чем-то на лестничной
клетке, минут с десять. А эта придурочная тем временем уже и посинела. Не
откачали, конечно. И смех, и грех... Но если причина существенная и рядом
нет мамы с папой... Так оно и началось. Я ее оберегал, хранил и лелеял.
Потом сам не заметил, как вляпался. Однажды, когда она спала, а я сидел в
соседней комнате, я в порыве какого-то дурацкого самоотречения взмолился:
"Господи! Если что-то плохое должно с ней произойти, пусть это лучше
случится со мной!"
И вот однажды она пристала ко мне, чтоб я достал ей яду. "На всякий
случай, если станет совсем невмоготу". Так, мол, спокойней. Пристала, как
банный лист. В конце концов, я принес ей баночку, где на этикетке сам
нарисовал зловещие череп и кости, чтобы, не дай бог, ни с чем не перепутать.
Она спросила:
- Какая здесь доза?