"Владимир Ефименко. Рассказы" - читать интересную книгу автора

Аустерлицем, натыкаясь на поверженного князя Андрея со знаменем в руках,
восклицает: "Прекрасная смерть!" Ибо, совершив дважды подобный поступок,
император видит подтверждение своему собственному героизму (насколько
серьезны могут быть последствия). Льву Николаевичу, разумеется, было хорошо
известно о произошедшем на Аркольском мосту, тем более, что там Бонапарт уже
повторил проделанное им ранее, при Лоди. Поэтому неслучайно князь Андрей
по-настоящему погибает позже, при обстоятельствах, в меньшей мере окутанных
ореолом романтики: Смерть абсолютно не считается с элементом эстетического,
работая прагматично, грязно и делово, не прибегая к котурнам, не нуждаясь во
внешней красивости.
Но совершенно иначе рассуждают morituri, следующие за воодушевившим их
знаменосцем: герой заряжает их недостающим мужеством и решительностью. Герой
- неуязвим(в том самом смысле, как и неуловим "неуловимый Джо" из анекдота).
Однако, ретивый оторва с куском материи, совершенно безопасный для врагов,
крайне опасен для своих же товарищей, так как он подставляет их, превращая в
пушечное мясо, ведь не последовать за безоружным храбрецом - значит испытать
позор, который, очевидно, хуже самого страха гибели. Говорят, что на бойне ,
для завлечения стада в место массового умерщвления, используют почтенного
барана- вожака, за которым безропотно следуют остальные овцы. Этого
бараньего Иуду бережно пропускают вперед, перед тем как повернуть рубильник,
посылающий живой массе заряд электричества. Его берегут до следующих разов,
когда надо будет увлечь на убой новый отряд смертников.
Слава вам, ведущие за собой! Флаг вам в руки!


ЛЮДОЕД

Когда я был маленьким, я часто гостил у дедушки, в Успенском переулке.
Иногда - только на выходные, а порой оставался надолго. Мне было хорошо у
деда: днем мы гуляли в скверике, где я катался на педальной лошадке, а
вечерами дед читал мне "Мифы Эллады". Читал с выражением, с драматическими
паузами, представляя собой театр одного актера: "И спросил Одиссей
Телемака:"Кто открыл дверь оружейной женихам? Не Мелантий ли подлый?"-
такими же интонациями, как будто спрашивал: "Кто опять рисовал на обоях?"
Засыпая, я видел проход между Сциллой и Харибдой, видел горгону Медузу и
Цербера, Леринейскую гидру и гарпий.
Но как-то раз, когда меня привели к деду, я заметил, что весь двор до
ворот усыпан цветами: тюльпанами, большими ромашками. Проходя по цветочной
дорожке я хотел было поднять один красный тюльпан, который мне очень
понравился, но мама сказала, что его трогать нельзя. Я был послушным
мальчиком, зная, что с пола нельзя ничего поднимать, и потому решил, что
подберу его позже, когда мама уйдет.
Вечером я выскакивал в коридор и долго громко топал по дощатому полу,
добегая до кухни, где соседи готовили еду. Некоторых я знал. (Люди, жившие в
дальнем конце коридора были для меня если не иностранцами, то, во всяком
случае, таинственными незнакомцами.) Один из них, вольно или невольно
здорово меня напугал, когда я ворвался на кухню, а он в это время - точил
нож и выразительно на меня посмотрел. Я тогда с ревом пролетел по длинному,
как скука, коридору и рыдая, пожаловался дедушке, как "злой дядька,
очевидно, людоед, чуть меня не съел." С тех пор путь на кухню превратился