"Игорь Ефимов. Архивы Страшного суда" - читать интересную книгу автора

только за счет выжимания соков из бедных племянников. Это им надо нас
стесняться.
- А-а, ну тогда, с такими взглядами, вы просто слишком рано вышли из
поезда. Вам бы следовало проехать еще километров пятьдесят - до самой
границы. Вот там бы ваше сердце порадовалось, вот вы бы полюбовались, как
чудно победившие племянники распоряжаются богатством перерезанных дядюшек.
Ювелирная работа! Столбы - как колонны. Проволока между ними натянута
идеально - как в раскрытом рояле. И на каждой струне - колючки, колючки.
Какие-то еще маленькие проволочки накручены: желтые, красные, синие. Где
сигнализация, где электроника, где ток высокого напряжения, где стреляющие
механизмы. И так - на десятки километров. С одной-единственной целью: не
допустить несчастья, не позволить заблудшей овце сбежать по недомыслию из
пролетарского рая. Однажды рано утром я видел, как с этой стороны подбежал к
проволоке заяц и не смог пробраться. Зачем-то, видимо, ему очень надо было
на ту сторону, а не смог. Так и ускакал обратно.
- Про зайца вы выдумали.
- Клянусь! Видел. Но вас пусть это не беспокоит. Вам откроют узкие
воротца и пропустят внутрь с удовольствием - только попроситесь. Обратно,
правда, не поручусь. Разве что как Освальда: баловаться здесь снайперской
винтовочкой. Впрочем, вам, кажется, привычнее яды.
- Слушайте, зря вы раскипятились. Я не красный и ничего такого. Просто
очень много дерьма развелось, и все оно - на поверхности. Там еще хуже, чем
здесь. Я знаю.
- Что вы знаете, всезнайки с дипломами?! Что? - завопил вдруг Цимкер. -
Только то, что вам подсовывают под нос ваши газеты и телевизоры. Что во
Вьетнаме был напалм, в Камбодже - бомбы, а в Иране полиция шаха пытала
арестованных. И вы поднимаете тогда вселенский хай и добиваетесь своего -
прекратить! Янки гоу хом! А все, что вам нужно, - это чтобы не было на
экране израненного ребенка крупным планом, чтобы ваше сострадательное сердце
не обливалось кровью. А уж там сколько сотен тысяч тех же вьетнамцев пошло
ко дну, пытаясь бежать от победивших племянников, и сколько детских ртов
захлебнется океанской водой - это вас не касается. Потому что этого вам
крупным планом не покажут. И сколько бы миллионов ни было забито потом в
Камбодже прикладами, уморено голодом и сколько бы народу ни послал на
расстрел какой-нибудь аятолла, - ваших газетчиков при этом не будет,
телекамеры туда не доберутся. Где же они все теперь? Они все теперь толпятся
там, куда их еще пускают. Например, в Иерусалиме. Вот где еще можно
поживиться остренькими новостями, вот откуда хорошо давить на
сострадательные заячьи сердчишки, вот где благородный гнев...
Он вдруг замолчал и, тяжело дыша, откинулся на спинку стула. Ну
действительно, чего он так завелся? Была какая-то фальшь - не в том, что он
выкрикивал сейчас, а в том - кому. Вот так всегда: накидываешься не на того,
кто по-настоящему заслуживает, а на того, кто станет слушать. И упреки
обрушиваешь на того, кто способен их воспринять, то есть на совестливого.
"Артиллерия бьет по своим..."
Он ничего не мог с собой поделать: этот эдинбургский Чарльз, на
которого Фонд собирался излить очередную порцию своей щедрости (обделяя при
этом Фиму из Харькова или Леву из Риги), нравился ему. И его лошадиные,
выдвинутые в припечатанной улыбке зубы, и взлетающие на каждом слове кисти
рук, и манера пофыркивать от нетерпения. Даже нелепый наряд. На столе лежала