"Сергей Эйзенштейн. "Двенадцать апостолов"" - читать интересную книгу автора

сцену (Одесская лестница), любую не предусмотренную никем деталь (туманы в
сцене траура).
Однако Нунэ Агаджанова сделала для меня еще гораздо большее: через
историко-революционное прошлое она привела меня к революционному настоящему.
У интеллигента, пришедшего к революции после семнадцатого года, был
неизбежный этап - "я" и "они", прежде чем произошло слияние в понятии
советского революционного "мы".
И на этом переходе крепко помогла мне маленькая, голубоглазая,
застенчивая, бесконечно скромная и милая Нунэ Агаджанова.
И за это ей самое горячее спасибо.
* * *
Для того чтобы сделать картину вокруг броненосца, нужен... броненосец.
А для воссоздания истории броненосца в 1905 году надо, чтобы он еще был
именно такого типа, какие существовали в девятьсот пятом году.
За двадцать лет - а дело было летом 1925 года - облики военных
кораблей категорически изменились.
Ни в Лужской губе Финского залива - в Балтфлоте, ни во флоте Черного
моря летом 1925 года броненосцев старого типа уже не было.
Особенно в Черном море, откуда военные суда даже старого типа были
уведены Врангелем и в большом количестве затоплены.
Весело покачивается на водах Севастопольского рейда крейсер
"Коминтерн". Но он вовсе не тот, что нам надо. У него нет своеобразного
широкого крупа, нет площадки юта - плацдарма знаменитой "драмы на тендре",
которую нам надо воссоздать...
Сам "Потемкин" много лет тому назад разобран, и даже не проследить,
куда листопад истории разнес и разметал листы тяжелой брони, когда-то
покрывавшей его мощные бока.
Однако "разведка" - киноразведка--доносит, что если не стало самого
"Князя Потемкина Таврического", то жив еще его друг и однотипный сородич --
когда-то мощный и славный броненосец "Двенадцать апостолов".
В цепях, прикованный к скалистому берегу, притянутый железными якорями
к неподвижному песчаному морскому дну, стоит его когда-то героический остов
в одной из самых дальних извилин так называемой Сухарной балки.
Именно здесь, в глубоких подземельях, продолжающих извилины залива в
недра гор, хранятся сотни и тысячи мин. У входа к ним, как бдительный цербер
в цепях, лежит продолговатое ржаво-серое тело "Двенадцати апостолов".
Но не видно ни орудийных башен, ни мачт, ни флагштоков, ни капитанского
мостика на громадной, широкой спине этого дремлющего сторожевого кита.
Их унесло время.
И только многоярусное железное его брюхо иногда грохотом отзывается яа
стук вагонеток, перекатывающих тяжелое и смертоносное содержимое его
металлических сводов: мины, мины, мины.
Серое тело "Двенадцати апостолов" тоже стало минным пакгаузом. И
потому-то оно так тщательно приковано, притянуто и прикручено к тверди:
мина не любит толчков, мина избегает сотрясения, мина требует
неподвижности и покоя...
Казалось, навеки застыли в неподвижности "Двенадцать апостолов", как
недвижно стоят двенадцать каменных изваянии сподвижников Христа по бокам
романских порталов: они такие же серые, неподвижные, избитые ветрами и
изрытые оспой непогоды, как и бока железного нефа, желтеющего собора, по