"Борис Петрович Екимов. Родительская суббота (Рассказы разных лет) " - читать интересную книгу автора Закрыли почту. А Верка Рахманиха стала заведовать хуторской колхозной
столовой, которую Рахманы тут же, словно мухи, обсели, роясь там и день и ночь. Столовая кормила механизаторов, шоферов своих, но больше из города приезжих, последних в ту пору было много: заводы помогали селу. А тут еще стройка развернулась - животноводческий комплекс. Веселая разбитная Верка приезжим оказалась по нраву; мужик ее был всегда готов добыть самогон, разделить компанию, душевно пропеть: "Наши дни проходят о-очень быстро-о..." "Не пора ли, ох, не пора ли!" - с готовностью подхватывали приезжие и свои. Но голос Васьки Рахмана звенел наособь, в нем - душа и слеза: "Потихонечку присесть и о-отдохнуть!" Пели и гуляли на славу, не замечая, что столовские харчи все жиже и жиже. А если кто и замечал, то Верка Рахманиха ответить умела. Но стройка закончилась, столовую прикрыли. Зато торжественно открыли животноводческий комплекс: белокаменный город под шифером; могучие мясистые скотиняки по имени "абердино-ангусы" прибыли из далеких краев, чтобы плодиться и множиться. Многодетных родителей на комплексе работой обеспечили в первую очередь. Верка на счетах щелкала, Васька - старший скотник. Рядом - брат Сашка да молодые Рахманы. Славная была жизнь. Черные как ночь, могучие "абердино-ангусы", под ними земля дрожала, до тонны весом быки. Знаменитое "мраморное" мясо... Его на базаре вмиг с прилавков сметали. Коля Бахчевник за самогон принимал безропотно. Считай, валюта. За телятами - очередь. Втихаря, конечно. По Веркиным отчетам, рождаемость у коров катастрофически падала. "Климат, - разъяснял Васька Рахман. - Тут не Англия". Да еще разыскивая угонщиков скота. Но жить было можно. Рахмановские ребятишки росли мордастыми, крепкими, быстро и много их расплодилось - не в пример привередливым "абердинам", - занимали пустующие хуторские дома. А потом вдруг все очень быстро сошло на мыльный пузырь: колхозной бригаде пришел конец, остатки скотины угнали в станицу, закрыли и растащили магазин, клуб, кузницу. Даже вечно ржавевшие железяки исчезли с Лысого бугра. На хутор пришла другая жизнь. Поначалу вздыхали и ждали перемен, рассуждая: "Без хлеба город не усидит и без мяса... Остальцы доедят и запоют матушку-репку... Всё возвернут: колхозы, совхозы..." Но жданками сыт не будешь. Молодежь посмысленей подалась на все четыре стороны, даже на север, там деньги хорошие. За речкой приезжий Коньков занимался бахчами, ходили к нему полоть, собирать арбузы, дыни. Держали скот, птицу. Попасов и сена теперь - через край. И конечно Дон-батюшка. Ловили рыбу зимой и летом. А по весне, на нерестовом ходу, ночами не спали. Рыба и прежде, и нынче - в цене, тем более донская. Словом, от голоду никто не помер. Даже Рахманы. Хотя, как и прежде, их дом - словно ветром обдутый: ни забора, ни скотьего сарая, ни огорода. Вместо крылечка лежит на шаткой подставе железом обитая дверь бывшего хуторского магазина. На ней: "Часы работы... Перерыв..." Добыча... "Рахманское иго" - так определила новую хуторскую напасть грамотная Хомовна. |
|
|