"Борис Петрович Екимов. Родительская суббота (Рассказы разных лет) " - читать интересную книгу автора

Закрыли почту. А Верка Рахманиха стала заведовать хуторской колхозной
столовой, которую Рахманы тут же, словно мухи, обсели, роясь там и день и
ночь.
Столовая кормила механизаторов, шоферов своих, но больше из города
приезжих, последних в ту пору было много: заводы помогали селу. А тут еще
стройка развернулась - животноводческий комплекс.
Веселая разбитная Верка приезжим оказалась по нраву; мужик ее был
всегда готов добыть самогон, разделить компанию, душевно пропеть: "Наши дни
проходят о-очень быстро-о..." "Не пора ли, ох, не пора ли!" - с готовностью
подхватывали приезжие и свои. Но голос Васьки Рахмана звенел наособь, в нем
- душа и слеза: "Потихонечку присесть и о-отдохнуть!"
Пели и гуляли на славу, не замечая, что столовские харчи все жиже и
жиже. А если кто и замечал, то Верка Рахманиха ответить умела.
Но стройка закончилась, столовую прикрыли. Зато торжественно открыли
животноводческий комплекс: белокаменный город под шифером; могучие мясистые
скотиняки по имени "абердино-ангусы" прибыли из далеких краев, чтобы
плодиться и множиться.
Многодетных родителей на комплексе работой обеспечили в первую
очередь. Верка на счетах щелкала, Васька - старший скотник. Рядом - брат
Сашка да молодые Рахманы. Славная была жизнь. Черные как ночь, могучие
"абердино-ангусы", под ними земля дрожала, до тонны весом быки. Знаменитое
"мраморное" мясо... Его на базаре вмиг с прилавков сметали. Коля Бахчевник
за самогон принимал безропотно. Считай, валюта. За телятами - очередь.
Втихаря, конечно. По Веркиным отчетам, рождаемость у коров катастрофически
падала. "Климат, - разъяснял Васька Рахман. - Тут не Англия". Да еще
постоянные кражи. Дважды в году тому же Ваське приходилось "идти по следу",
разыскивая угонщиков скота.
Но жить было можно. Рахмановские ребятишки росли мордастыми, крепкими,
быстро и много их расплодилось - не в пример привередливым "абердинам", -
занимали пустующие хуторские дома.
А потом вдруг все очень быстро сошло на мыльный пузырь: колхозной
бригаде пришел конец, остатки скотины угнали в станицу, закрыли и растащили
магазин, клуб, кузницу. Даже вечно ржавевшие железяки исчезли с Лысого
бугра.
На хутор пришла другая жизнь. Поначалу вздыхали и ждали перемен,
рассуждая: "Без хлеба город не усидит и без мяса... Остальцы доедят и
запоют матушку-репку... Всё возвернут: колхозы, совхозы..."
Но жданками сыт не будешь. Молодежь посмысленей подалась на все четыре
стороны, даже на север, там деньги хорошие.
За речкой приезжий Коньков занимался бахчами, ходили к нему полоть,
собирать арбузы, дыни. Держали скот, птицу. Попасов и сена теперь - через
край. И конечно Дон-батюшка. Ловили рыбу зимой и летом. А по весне, на
нерестовом ходу, ночами не спали. Рыба и прежде, и нынче - в цене, тем
более донская.
Словом, от голоду никто не помер. Даже Рахманы. Хотя, как и прежде, их
дом - словно ветром обдутый: ни забора, ни скотьего сарая, ни огорода.
Вместо крылечка лежит на шаткой подставе железом обитая дверь бывшего
хуторского магазина. На ней: "Часы работы... Перерыв..." Добыча...
"Рахманское иго" - так определила новую хуторскую напасть грамотная
Хомовна.