"Борис Петрович Екимов. Родительская суббота (Рассказы разных лет) " - читать интересную книгу автора

перцем шулюм из свежей коровьей печени, осердья и легкого. Гулять так
гулять!
Холостое жилище старшего брата не больно приглядно: захватанные
занавески, на кроватях - матрацы, тряпье, ватные драные одеяла. Но музыка в
доме имелась. Включили ее, и грянуло, даже за двором слыхать: "Мама, я шику
дам! Мама, я шику дам!"
Теперь уже ничто не могло помешать веселой гульбе. Дом стоял на краю
селенья, даже на отлете, на взгорье. От него шел долгий пологий спуск через
весь хутор, к приречному лесистому займищу, к просторному донскому заливу,
ныне покрытому льдом и снегом. И лишь недалеко от берега темнеют две
майны-проруби; туда поздним утром пригоняют на водопой скотину, у кого ее
много.
Ночь уходит, понемногу светает. А потом над хутором неспешно встает
тихое зимнее утро. Большое, чуть не в тележное колесо, малиновое солнце
всплывает над займищем. И все вокруг словно сказка: розовые снега на
окрестных холмах, розовые столбы печных дымов, розовая опушь инея на
деревьях, заборах, кустах, стайки розовые снегирей, свиристелей, шелушащих
кленовые листья. А день еще впереди.

В такой же утренней сказке оказалась и городская девочка, когда,
осилив неблизкую дорогу, машины подъехали и смолкли возле всегдашнего
хуторского постоя.
Приземистая беленая хатка под шифером нынче, словно в молоке, тонет в
пуховой гуще заиндевелых абрикосовых деревьев да смородиновых кустов; лишь
труба наружу торчит.
Пока мужики после долгой дороги, кряхтя, выбирались из машин,
разминались да закуривали, девочка, не забыв увесистый пакет с гостинцами,
уже летела в словно для нее распахнутые воротца, чтобы скорее увидеть
старую хозяйку, а главное, малую животину - козлят да теленка, ради которых
стремилась сюда.
Но сегодня здесь девочку не ждали. Калитка - настежь; и в хату двери
открыты; во дворе - чужие люди, их говор, плачущая хозяйка то к одному
кидается, то к другому.
- До трех разов ночью выходила глядеть - и не углядела. Она же, моя
родная, причинала. Вот-вот теленочек... И собака не гавкнула... - И вот уже
для городских, приехавших, горький рассказ со слезами: - Нету, нету моей
Мани... Свели с база. И ведь спала комариным сном, теленочка застудить
боялась.
Горе людей не красит, а стариков - тем более. Морщинистое лицо, седые
волосы, слезы. А за слезами - вовсе боль. Поневоле взгляд отведешь.
- В милицию звонили, не едут. Бензину, говорят, нет. Господи...
Кормилица моя... Где она и чего с ней... - И снова покатились стариковские
горькие слезы.
Девочка как вбежала во двор, так и встала, не понимая случившегося, но
видя беду. Она стояла, пока отец не повел ее прочь.
- Пошли, - сказал он. - Тут нынче не до нас.
- Почему?
- Корову у бабки украли.
- Маню?
- Маню, Маню...