"Антуан Сент-Экзюпери. Франция прежде всего" - читать интересную книгу автора

заложников, ничто не искупит этого медленного, безмолвного кровотечения.
Кроме того, для вас не секрет, что если бы Франция расторгла соглашение
о перемирии, то с юридической точки зрения это было бы равносильно возврату
к состоянию войны А возврат к состоянию войны дает оккупантам право брать в
плен всех мужчин, подлежащих мобилизации. Этот шантаж лег на Францию тяжким
бременем. Угроза была самая что ни на есть недвусмысленная. С немецким
шантажом шутки плохи. Немецкие лагеря - это фабрики, продукция которых
трупы. В сущности, нашей стране грозило полное истребление, под видом
законных административных мер, шести миллионов взрослых мужчин. Безоружная
Франция не могла голыми руками сопротивляться этой охоте на рабов.
И вот наконец союзники в семьдесят шесть часов высаживаются в Северной
Африке, и это доказывает, что Германия несмотря на самый свирепый шантаж, за
два года террора не сумела полностью блокировать эту самую Северную Африку.
Кое-где во Франции крепко давало о себе знать Сопротивление. Победа в
Северной Африке была, быть может, одержана отчасти и нашими пятьюстами
тысячами погибших детей.
Ах, французы, стоит нам свести наши расхождения к их истинным
размерам - и этого достаточно, чтобы всем нам заключить между собой мир. Нас
никогда ничего и не разделяло, кроме взглядов на значение нацистского
шантажа.
Одни думали так: "Если немцы вздумают уничтожить французский народ, они
его уничтожат, несмотря ни на что. Шантаж надо презирать. Ничто не влияет ни
на решения, ни на высказывания правительства Виши".
Другие думали так: "Мы имеем дело не с простым шантажом; мы имеем дело
с таким лютым шантажом, равного которому не бывало в истории человечества.
Франция, не идя на уступки в главном, только и может что хитрить на словах,
чтобы отсрочивать со дня на день свое уничтожение".
Французы, неужели, по-вашему, эти разные мнения об истинных намерениях
бывшего правительства - повод для взаимной ненависти? Как бы ни расходились
мы во мнениях, мы едины в общей нашей ненависти к захватчику. Кроме того,
эта расхождения стали менее ощутимыми уже тогда, когда дорвавшийся до власти
Лаваль выдал нацистам еврейских беженцев(5). Солидаризируясь со всем
французским населением, мы считаем право убежища священным. Итак, теперь
существовавшие между нами распри стали беспредметными: режим Виши мертв.
Виши унес с собой в могилу свои неразрешимые вопросы, свои
противоречия, свою откровенность и свои хитрости, свои подлости и свою
лихость. Давайте заранее уступим роль судей историкам и военным трибуналам,
чье время придет после войны. Сейчас важнее служить Франции, а не спорить о
ее истории.
Тотальная немецкая оккупация разрешила все наши споры и облегчила нам
муки совести. Хотите примириться Друг с другом, французы? Нет больше ни
малейшего повода для раздоров. Давайте откажемся от партийных пристрастий.
Во имя чего нам ненавидеть друг друга? Для чего нам завидовать друг другу?
Дело ведь не в том, кому какая должность достанется. Дело ведь не в борьбе
за должности. Единственные вакантные должности сейчас - солдатские, да еще,
может быть, покойные ложа на каком-нибудь скромном кладбище в Северной
Африке.
По французским законам, человек подлежит призыву в армию до сорока
восьми лет. Мы все должны быть призваны, от восемнадцатилетних до
сорокавосьмилетних. Речь уже не о том, чтобы у нас спрашивали, хотим мы или