"Антуан Сент-Экзюпери. Пилот и стихии" - читать интересную книгу автора

Антуан Сент-Экзюпери

Пилот и стихии

Антуан де Сент-Экзюпери
Пилот и стихии(1)
Перевод: С французского Р. Грачева
Рассказывая о тайфуне, Конрад(2) лишь мимоходом говорит про огромные
валы, мрак и ураган. Этот материал его не интересует. Но вот трюм, набитый
китайцами-эмигрантами: качка разметала их пожитки, разбила сундучки,
перемешала их жалкие сокровища. Золото, которое они всю жизнь собирали по
крупице, безделушки, у всех одинаковые, но у каждого свои, - все смешалось в
беспорядке, обезличилось, возвратилось к первобытному хаосу. Из всего, что
связано с тайфуном, Конрад показывает нам только трагедию людей.
Мы все ощущали это бессилие передать увиденное, когда после бури
собирались, как у родного очага, в маленьком тулузском ресторанчике под
опекой заботливой служанки. Мы даже не пытались говорить про этот ад. Наши
рассказы, наши жесты и громкие слова рассмешили бы товарищей, как детская
похвальба. И на то есть причины. Циклон, о котором я хочу рассказать, был
самым тяжелым, самым жестоким испытанием в моей жизни; и все-таки,
переступив некую грань, я могу описать ярость стихий не иначе, как
нагромождая превосходные степени, а это не дает ничего, кроме неприятного
ощущения преувеличенности. Постепенно я понял истинную причину этой неудачи:
рассказчик силится описать трагедию, которой не было. Попытка передать ужас
безуспешна потому, что этот ужас придуман потом, пережит в воспоминании. В
минуту опасности ужас не возникает.
Вот почему, приступая к рассказу о возмущении стихий, я не уверен, что
эта трагедия скажет что-либо читателю.
С аэродрома Трилью я взял курс на Комодоро-Ривадавию в Патагонии. Земля
в тех местах искорежена, как старая кастрюля. Нет другого места, где бы она
столь откровенно показывала свою дряхлость. Когда над Тихим океаном
повышается давление, оно изгоняет ветры сквозь расщелину в Андийских
Кордильерах; ветры сдавливаются и разгоняются в узком стокилометровом
коридоре и соскребают все на своем пути. На этой почве, протертой до дыр,
ничего не растет: видны только огни нефтяных скважин - словно горящий лес.
Кое-где над круглыми холмами, на которых ветры пощадили лишь осадок крупного
щебня, поднимаются форштевни заостренных, зазубренных, до кости ободранных
гор.
В летние месяцы скорость этих ветров на почве доходит до ста
шестидесяти километров в час. Мы их хорошо знали. Стоило только кому-нибудь
из нас оставить песчаные равнины Трилью, и мы оказывались на кромке зоны,
где они хозяйничали, мы узнавали их по какому-то голубовато-серому оттенку и
потуже затягивали лямки и пояса, приготовляясь к сильной болтанке. С этого
момента полет становился мучительным, на каждом шагу мы проваливались в
невидимые пропасти. Это был уже физический труд. На целый час мы
превращались в грузчиков и таскали на плечах внезапно обрушивающиеся
тяжести. А потом, час спустя, мы снова обретали покой.
Наши машины выдерживали. Мы доверяли креплению крыльев. Видимость, в
общем, была хорошая и не вызывала затруднений. Эти рейсы были для нас
каторжным трудом, а не трагедией.