Лазарь Лагин
Броненосец "Анюта"

I. ТРОЕ УХОДЯТ В МОРЕ

Три краснофлотца лежали на вершине невысокого холма. Степан Вернивечер с «Червоной Украины», долговязый и молчаливый Никифор Аклеев с «Быстрого» и Василий Кутовой, которого все в батальоне считали пожилым человеком, потому что ему уже стукнуло целых тридцать два года. Он пришел в бригаду не с корабля, а из запаса. До войны он был шахтером.

Над холмом безмятежно голубело июльское небо. В нескольких метрах позади плескались о крутой берег теплые волны негромкого прибоя.

Впереди, за крохотной сопочкой, залегла смерть, близкая и неминуемая. Краснофлотцы знали это, и у них сейчас было только одно желание: подороже продать свои жизни.

Их мучила жажда. Но напиться было негде. В последний раз им удалось хлебнуть воды в пять утра, а теперь день уже клонился к закату. Ну что ж, нет, так нет. Придется умереть, не напившись.

В нескольких километрах к северо-западу дымились развалины Севастополя, и краснофлотцы старались в ту сторону не смотреть. Там уже были немцы. Они были и здесь, за сопочкой. Они залегли за ней и не очень торопились: краснофлотцам деваться было некуда. Зачем в таком случае зря рисковать! Такие это были рассудительные немцы. Наверно, многосемейные.

Но вот один из них не утерпел и осторожно высунул из-за склона сопки свою длинную физиономию в запыленной каске. Аклеев нажал спусковой крючок автомата, но выстрела не последовало.

Так и есть, кончился диск. Последний диск.

Правда, немца это не спасло. Потому что одновременно с Аклеевым нажал спусковой рычаг своего «максима» Степан Вернивечер. Короткая очередь разорвала невыносимую тишину, и немец клюнул носом в раскаленную землю. Потом голова убитого, ударяясь о камни, исчезла за сопкой. Его, очевидно, оттащили за ноги.

- Чистая работа! - похвалил Аклеев Вернивечера. Он повернулся к пулеметчику и увидел, что Вернивечер, отделив замок «максима», незаметно для немцев, над самой травой, швырнул его вниз, на гальку.

Значит, и у Степана кончился боезапас. Выходит дело совсем дрянь. У Кутового в диске его ручного пулемета давно уже оставалось только несколько патронов. Он должен был стрелять последним, за секунду до того, как все будет кончено.

Просто удивительно, как незаметно иссякли у них патроны. Ведь выпотрошили подсумки у всех убитых, и все-таки не хватило. У Аклеева мелькнула мысль, что в дальнейшем надо будет поэкономней обращаться с боезапасом и бить только наверняка. Но он тут же спохватился: ведь никакого «дальнейшего» уже никогда не будет. Печально, но факт. Они прекрасно понимали это, когда вызвались прикрывать отход своего батальона. Батальон благополучно добрался до пристани. Значит, все в порядке.

Сзади послышался шорох. Аклеев обернулся и увидел ползущего к нему Вернивечера. Сразу из-за сопки раздался выстрел. Крохотное облачко пыли поднялось чуть впереди Вернивечера и тотчас же растаяло. Тот замер, привычно прильнув к выгоревшей траве и громким срывающимся шепотом произнес:

- Давай кончать, братки!… Нету больше моего терпенья!

- Ну и что? - спросил его Аклеев.

- Кинемся вперед!… Крикнем «ура» - и вперед…

- Помереть спешишь, - холодно заметил Аклеев. - Не понимаю, почему такая спешка…

Он бросил взгляд на Кутового. Кутовой был очень бледен. Он молчал, крепко вцепившись в рукоятку своего пулемета.

- В нашем положении первое дело - спокойствие, - продолжал Аклеев и сам удивился своей разговорчивости. - Я так считаю: еще не все кончено. Например… например… - он лихорадочно думал, что бы такое предложить, и вдруг придумал: - Например, мы еще пляж не обследовали. Надо его обследовать.

- Игрушки! - сказал Вернивечер. - Самим себе головы морочить!

- А может, там какая пещера есть, - вмешался в разговор Кутовой. - Тогда мы там сховаемся. А может, там что другое найдется…

- Броненосец найдется! - разозлился Вернивечер. - Броненосец «Анюта» с карими глазками!

- Я тебе удивляюсь, Степа, - мягко возразил ему Аклеев. - Ты же военный человек. От тебя же еще может большая польза в военных действиях произойти, а ты: ах-ах, дайте мне моментально погибнуть! Спускайся вниз и разведай берег!

Вернивечер не тронулся с места.

- Товарищ Вернивечер, исполняйте приказание! - чуть повысил голос Аклеев. - Спускайтесь вниз и разведайте берег.

- Вот еще, командир нашелся на мою голову, - горько улыбнулся Вернивечер, но все же быстро отполз назад и скрылся за обрывом.

Прошло несколько очень долгих минут.

В стороне, в районе тридцать пятой батареи, два вражеских самолета неторопливо кружили над маленькой пристанью и сбрасывали бомбы.

Поднимая тучи пыли, прогрохотали и скрылись вдали на дороге немецкие танки.

Снова стало тихо. Немцы за сопочкой не торопились. Им не хотелось зря рисковать. Их дело было верное. Краснофлотцы догадывались, что немцы послали за подкреплением или минометом.

Над краем обрыва показалось возбужденное лицо Степана Вернивечера. Он торопливо поманил к себе Аклеева. Аклеев, осторожно пятясь, подполз к нему.

- Там катерок! - прошептал Вернивечер, тяжело переводя дыхание, и мотнул головой в сторону небольшого мыска. - Раздолбанный лимузинчик… Прибило к берегу… ей-богу!.. на нем один старшина… Только он скорее всего убитый… А может, и не совсем еще убитый, но только он весь окровавленный… И еще там цинки с патронами…

- А мотор как? - спросил Аклеев.

- За мотор не скажу. Не проверял. Чтобы не было лишнего шума, - ответил Вернивечер извиняющимся тоном.

- Это ты, Степа, правильно сделал, - сказал Аклеев. - Тогда тебе вот какая задача: экстренно сюда штук сто патронов.

- Уже! - подмигнул Вернивечер и выложил на траву несколько картонных коробочек. От прежнего его настроения не осталось и следа.

- Опять правильно! - заметил Аклеев.

Он подбросил патроны Кутовому, и тот набил два диска до отказа, чтобы прикрывать своим огнем отход Аклеева и Вернивечера. Но стрелять ему не пришлось. Немцы за сопочкой молчали.

Когда все трое уже были на берегу, Вернивечер вспомнил про свой разоренный «максим» и вернулся за ним. Потом разыскал валявшийся на гальке замок, водворил его на место и установил пулемет на корме лимузина.

- Главный калибр броненосца «Анюта»! - ласково похлопал он по исцарапанному и помятому кожуху. Потом окинул критическим взором потрепанное деревянное суденышко, вздохнул: - Типичный некрейсер! - и пошел обследовать мотор. Мотор был в порядке.

- Полный вперед! - скомандовал Аклеев и лег за «максим».

Мотор заурчал, винт вспенил теплую, прозрачную воду, и катер рванулся вперед как раз тогда, когда немцы, обнаружив, что их перехитрили, вытащили свой миномет на самый край обрыва.

- Не будем разбрасываться боезапасом, - сказал сам себе Аклеев и выпустил по противнику несколько очередей.

Катерок действительно серьезного уважения к себе не вызывал. Предназначенный для передвижения в пределах порта, он в открытом море был так же немыслим, как носовой платок в качестве паруса, как мальчишеская рогатка на артиллерийской позиции.

К тому же он был в нескольких местах продырявлен осколками. Выгоревшие синие шторы на его окнах были пробиты пулями.

Зато ниже ватерлинии пробоин не было.

На кожаном, облитом кровью диванчике умирал неизвестный старшина. Он бредил. Около него возился Кутовой, пытавшийся оказать хоть какую-нибудь помощь. Но слишком много у старшины было ран, и все они были рваные, осколочные: в голову, в грудь, в бедро, в плечо.

Немцы торопливо били по уходившему лимузину из миномета. Первая мина разорвалась по левому борту метрах в двадцати. Осколки с визгом пронеслись где-то высоко над головой Аклеева. Умирающий пришел в сознание.

- Пить… - прошептал он, но Кутовой выразительно развел руками.

Старшина сделал знак Кутовому. Когда тот наклонился, старшина еле слышно прошептал:

- А Севастополь-то… а! - и заплакал.

- Ничего, - сказал Кутовой, - Севастополь вернем… И очень даже скоро…

Аклеев прижимал фашистских пулеметчиков к земле экономными пулеметными очередями.

Умиравший послушал, хотел что-то спросить, но снова потерял сознание.

Несколько минут он пролежал спокойно, а потом внятно произнес: «Костя, а где утюг?» Ему, очевидно, казалось, что он готовится к увольнению на берег, и он порывался приподняться. Кутовой.растерянно удерживал его, а старшина бормотал:

- Дайте же человеку брюки выгладить!… Вот морока на мою голову… Ведь надо же… Дайте… человеку… брюки… выгладить…

Вскоре он затих, и Кутовой пошел на корму к Аклееву.

- Ты чуток отдохни, - сказал он Аклееву и занял место у пулемета.

Катер уже порядком отошел от берега, но мины все еще продолжали лопаться неподалеку и все время по левому борту. Вернивечер уводил катер все мористей и западней. Это тревожило Аклеева. Он пробрался в моторную рубку и сказал Вернивечеру:

- Ты голову имеешь или что?

- А в чем дело? - отозвался Вернивечер.

- А в том, что ты, верно, собираешься в Констанцу, а нам с Кутовым требуется на Кавказское побережье.

- Я от мин ухожу, - рассердился Вернивечер, - а ты цепляешься.

- А ты виляй, - Аклеев сделал рукой зигзагообразное движение. - Описывай зигзаги.

- Есть вилять, - сказал Вернивечер.

Солнце быстро ушло за горизонт, далекий берег слился с почерневшим морем, и Аклеев приказал Вернивечеру выключить мотор.

Он сам не заметил, как пришел к убеждению, что должен возглавить крохотный экипаж этой дырявой скорлупки. Недоуменный взгляд Вернивечера он воспринял как нарушение дисциплины и не на шутку рассердился.

- Выключайте мотор, товарищ Вернивечер, - жестко повторил Аклеев, переходя на официальное «вы».

- Уже приехали? - иронически откликнулся Вернивечер. - Прикажете швартоваться, товарищ генерал-адмирал?

- Где ваш компас? - ответил ему Аклеев вопросом.

- Какой компас? - растерялся Вернивечер. - Нет у меня компаса… Будто не знаешь…

- Тогда где ваша карта?

- И карты нету. Забыл, извиняюсь, на крейсере. Нет, ты, верно, тронулся.

- Тогда выключайте мотор и будем ждать утра. А то забредем черт знает куда и все горючее переведем. Понятно?

- Вот теперь понятно, - примирительно и даже с оттенком уважения промолвил Вернивечер и выключил мотор.

Сразу стало совсем тихо. Тишина разбудила Кутового, незаметно для себя задремавшего у пулемета, и Кутовой был очень доволен, что Аклеев не застал его спящим. Он уже побаивался Аклеева, как побаиваются требовательного, но справедливого командира.

Аклеев между тем выбрался из моторной рубки в каюту и склонился над старшиной. Старшина лежал прямой и очень тихий. Аклеев прижался ухом к его груди. Сердце не билось.

«Готов», - подумал Аклеев. И хотя за войну он видел уже немало смертей и еще сегодня потерял шестерых товарищей, ему стало не по себе. Ему казалось, что будь здесь, на катере, доктор, он обязательно спас бы старшину. А сейчас вот парень так и помер. Аклеев стал думать, что ему делать с умершим. Человек погиб в бою и заслужил, чтобы его похоронили как полагается. Однако с похоронами Аклеев решил подождать до утра.

- Отдыхать по боевым постам! - скомандовал он и уселся рядом с Кутовым. Вернивечера он не будил до самого утра, а Кутового часа в два ночи поднял и приказал разбудить его, когда начнет светать. Потом он спустился в каюту, лег на свободный диванчик и моментально уснул.

На заре состоялись похороны. Полагалось покойника зашить в койку, к ногам привязать колосник. Но не было ни койки, ни колосника. Старшину причесали, вымыли соленой морской водой его окровавленное лицо, надели ему поплотней бескозырку с золотой надписью «Черноморский флот», к ногам вместо колосника привязали винтовку, которой он защищал от врагов Севастополь, и уложили его на самом краю кормы. Краснофлотцы сняли бескозырки, и Никифор Аклеев произнес речь:

- Товарищи бойцы Черноморского флота, - сказал он, и оба его спутника без команды встали в положение «смирно». - Дорогие товарищи севастопольцы! Мы сейчас будем хоронить нашего боевого товарища, геройского защитника нашей Главной базы. Он до последней минуты своей жизни не сдавался подлому врагу. Его краснофлотская книжка пробита осколком и до того кровью залита, что нет возможности разобрать его фамилию, имя, отчество, а также с какой он бригады. Дело военное. Но мы обещаем тебе, дорогой наш товарищ, что мы жестоко отомстим за твою молодую жизнь и за наш Севастополь. И еще мы обещаем вспомнить тебя, когда снова вернемся в нашу Главную базу. Прощай, дорогой товарищ черноморец!

Он кивнул Вернивечеру и Кутовому, и пока они бережно опускали в воду покойного старшину, Аклеев отдал салют тремя короткими пулеметными очередями.

Его товарищи продолжали стоять «смирно», задумчиво следя за зыбкими кругами, расходившимися по воде над тем местом, где сейчас медленно шло ко дну тело старшины. А Аклеев, окинув рассеянным взглядом изувеченный лимузин, вдруг заметил за дверью флагшток с намотанным на нем флагом. И хотя до восьми часов было еще довольно далеко, он решил немедленно привести в исполнение возникший у него в то же мгновение план.

- С мест не сходить! - крикнул он на ходу, схватил флаг, юркнул с ним в каюту и тотчас вернулся на корму. - На флаг смирно! - скомандовал он и вставил флагшток в его гнездо.

Флаг тяжело повис в неподвижном воздухе. Алые эмблемы и почти черные пятна крови торжественно и грозно выделялись на его белом поле.

- Так вот, - сказал Аклеев, - чья это кровь, вам известно, и что этот флаг означает - тоже.

Он взглянул на Вернивечера, вспомнил его остроты насчет броненосца «Анюты», и ему стало обидно за корабль, которым он сейчас командовал.

- И вот еще что, - продолжал он, и его лицо налилось кровью, - тут отдельные лица шутки шутят над этим лимузином, выражаясь обидным словом «броненосец «Анюта». Так чтоб я больше не слышал это грубое слово. Понятно? Раз ты идешь на данном судне, так оно уж тем самым такое же непобедимое и опасное для врага, как броненосец, или ты не черноморец, а курица. А теперь, - сказал он, не дожидаясь ответа от Вернивечера, - теперь за дело…