"Ольга Елисеева. Сокол на запястье " - читать интересную книгу автора

Аполлон спросил, нельзя ли сделать это где-нибудь в другом месте, а
не там, где он любит посидеть после обеда. Но Трехликая ответила, что
таково ее наказание за убийство, ибо даже совершенный по приказу свыше грех
все равно остается грехом и требует искупления. Иначе равновесие будет
нарушено, и мир рано или поздно упадет.
С тех пор голова Марсия каждое утро предсказывала Фебу неприятности.
А поскольку его слова были пророчествами, то сбывались с вероятностью 10 к
10. Кожа певца высохла и скрутилась в трубки, на которых налетающий ветерок
выводил самые прекрасные, самые нежные, самые трогательные мелодии в мире.
Сам же гипербореец с тех пор, как повесил трофей у входа, не мог не только
повторить ни одной ноты, но даже вырезать простейшей свистульки.
И вот, когда Феб готов был уже сломать дудку об колено, он услышал
голос своего вечного врага.
-- Флейта не поет, потому что ты вырезал ее не из того дерева. -
сказала голова. - Дуб слишком толстокож и неподатлив для музыки.
Аполлон молчал, ожидая продолжения. Голова обычно болтала много.
-- Срежь верхние ветки ольхи, на которой я вешу, -- продолжал
Марсий. - Сделай из них флейту и ступай на север в Дельфы к святилищу
Великой Матери. Там ты сыграешь самую прекрасную мелодию и встретишь свою
судьбу.
-- Почему я должен тебе верить? - пожал плечами Феб. - Ты хочешь
отомстить и, ясное дело, хорошего не посоветуешь.
Но голова равнодушно молчала, как бы впав в сон.
Аполлон и сам иногда пророчествовал и знал, что отрезанные головы
слов на ветер не бросают. Ведь они говорят не сами по себе, а по велению
свыше. Значит спорить нет смысла.
Лучник пошел к зарослям ивы у небольшого озерка ниже по склону,
срезал несколько прутиков и принес к дому. Потом залез на ольху, сломал у
нее вершину, пересадив голову пониже, а ветку для флейты обстучал ивовыми
прутиками, чтобы снять с нее шкуру.
Инструмент вышел из рук необыкновенно быстро и сам засвистел на
ветру: иди в Дельфы, Дельфы, Дельфы...
Грустно повздыхав, что так и не дождался в этом году лебедей, Феб
собрался в путь и зашагал на север. Он шел мимо зеленых еще полей, мимо
пожухлых виноградников, каменных россыпей и по-осеннему холодных водопадов,
уже крутивших первые желтые листья. А флейта пела такую песню:
"Я бедный Марсий, которого убил Аполлон. Он содрал с меня кожу и
думал, что я замолчу. Но я пророс в сердцевине ольхи. Тогда меня срезали и
снова содрали кожу. И я опять пою. Так Жизнь и Смерть меняются своей
добычей без всякого ущерба друг для друга".


* * *

Придя в Дельфы, Феб нашел небольшую рощицу вблизи круглого святилища
Пупа, сел там на камень, и стоило ему приложить флейту к губам, как она
зазвенела соловьиной трелью при Луне, закуковала кукушкой над чужим
гнездом, засвистела жаворонком в весеннем небе, залилась скворцом на
черной, свободной от снега земле, заплакала, как журавль по осени, покидая
родные места...