"Евгений Елизаров. Философия кошки " - читать интересную книгу автора

Впрочем, примем во внимание и другое - столь же немаловажное -
обстоятельство: "басилевс", в отличие от более привычной современному слуху
формы, таит в себе и нечто такое, что пролагает незримую грань отчуждения,
порождает ощущение несколько большей дистанции. Но вдумаемся, какое же
отчуждение, какая дистанция могут быть между тем, кто дает имя, и тем, кого
именуют, между отцом и сыном, матерью и младенцем, между хозяевами дома и их
пушистыми любимцами? Ведь уже самый обряд дарования имени имеет своим
назначением в частности и преодоление любых расстояний, всякого отстранения.
Именование - это форма включения поименованного нами предмета ли, существа в
тот уютный закрытый для всех посторонних микрокосм, который мы проносим
сквозь всю нашу жизнь в своей собственной душе. Этих же милых озорных
созданий мы заводим вовсе не для того, чтобы они держались от нас где-то в
стороне, в отдалении, а напротив - именно для того, чтобы они нежились в
наших постелях и хватали нас за пятки.
Подавляющая часть иноязычных имен имеет как мужскую, так и женскую
форму. Женская же форма этого древнего красивого заклинания, счастливо
избегает и опрощения, и вульгаризации. Таким образом, выбор полного аналога
"Баси" именно в "Василисе" оказывается вполне объяснимым не только общими
закономерностями русского языка, но и чем-то таким глубоким и
фундаментальным, где и фонетика, и семантика оказываются лишь служебным,
вспомогательным началом. Словом, простым средством выражения каких-то
глубинных пластов индивидуализированной нами тысячелетней национальной
культуры - и не более того.
Но "Василиса" - это только личная составляющая общей именной формулы,
ей долженствует отразить лишь индивидуальные особенности своего носителя.
Что же касается той части, которой надлежит связывать индивида с родом, то
здесь обнаруживаются явные противоречия основополагающим традициям нашего
социума. Проще говоря, нашего большого людского мира.
Поясню сказанное. Если бы было возможно определить половую
принадлежность всего человеческого общества в целом, то, наверное, допустимо
стало бы утверждать, что оно тяготеет скорее к мужскому, нежели
противостоящему, полюсу. Разумеется, это совсем не говорит о том, что именно
мужчина является подлинным творцом всей нашей цивилизации; просто роль
женщины в ее истории запечатленной письменностью ли, иными памятниками
культуры, по большей части сокрыта от глаз. Здесь сказываются и интимные
особенности женской психологии, и многотысячелетние этно-культурные традиции
нашего социума, и (по сравнению с обратной) более выраженная (что вовсе не
означает более сильная) зависимость женщины от мужчины, и многое-многое
другое, включая и некие тайны, хранимые занавесью алькова. Поэтому принято
считать, что именно мужчина со временем вводит появляющегося на свет нового
члена общества в те сферы жизни, которые уже при всем желании не согреть
теплом одного только домашнего очага, или, как говорится в толстых умных
книгах, в "широкий социальный контекст". Во многом именно это туманное,
иными словами, не всем понятное обстоятельство и обусловило традицию
обозначения родовой принадлежности того, чему надлежит давать собственное
имя, по мужской линии.
Но кошка - это ведь не человек. А значит, и в ее ассимиляции нашей,
человеческой, жизнью должны играть ведущую роль какие-то иные, отличные от
того, что привычно нам, начала. И многое, начиная уже с первых
обнаруживаемых раскопками египетских фресок, говорит о том, что как в