УДК 821.161.1-313.1

ББК 84(2Рос-Рус)6-44

       С89

ISBN 5-8026-0082-9

               © Издание на русском языке, «Гудьял-Пресс, 2000

© В. Суворов, И. Ратушинская, В. Буковский, И. Геращенко, М. Ледин, 2000

© Художественное оформление, ООО «ТЕХНЕКСО», 2000

Глава 14

Петрович оторвался от бинокуляра и прикинул кинжал на ладонь. Все шло одно к другому: и вес, и форма, и нежный муаровый узор.

— Да ты, Петрович, может, сам из XII века сбежал? — ахнул Санек, когда Петрович впервые выдал ему серию булатных клинков.

Делано было добросовестно, по-старому. Чистое железо рубилось не слишком мелко, и раз положены были угли из кожуры граната — то именно такими углями это все пересыпалось, а потом уже шло в муфель. По поверхности каждого куска образовывалась высокоуглеродистая сталь — твердая и более плавкая, чем мягкое железо сердцевины. Каждый кусок был сплавом твердости и эластичности. Потому булатный клинок рубил любой встречный, но им и опоясаться можно было без риска сломать — если, конечно, хватало длины.

Отковывал Петрович на пневматическом молоте. Зарождающийся в желтом пламени булат он мял, скручивал, раскатывал в тонкий лист, сминал гармошкой и ковал снова. От того и получался муар на клинке, а старинные мастера еще ухитрялись выводить структуру в рисунок. По легендам, и птицы бывали на тех клинках, и всадники — но таких Петрович никогда не видел и сомневался, правда ли. Он знал, что когда-нибудь и сам попытается, но теперь было не время. Из того времени, что было теперь, Петрович охотно сбежал бы в тот самый XII век.

Калили они вместе с Лехой, в воздушном потоке. Только вместо лихого коня, на котором скакал юный подмастерье, размахивая по ветру малиновым от жара клинком — был прозаический вентилятор. К немалому огорчению Лехи.

Пора было, однако, идти в мастерскую.

— Ну что, готово? — спросил он парнишку, вставшего ему навстречу.

—  Форма готова. А какой век задувать будем, батя?

— Эх, Леха, третий год учу делу, а уму-разуму — семнадцатый... А ты до сих пор такие вещи спрашиваешь. Как малец, ей-богу.

Он разложил на столе фотографии.

— Ты под какой стиль модель лепил?

— Вот под этот, — Леха ткнул пальцем в крайний левый снимок.

— Ну и какой это век?

— Пятнадцатый, — просопел Леха.

— Вот его и задувай.

Неделю тому назад Петровичу заказали японскую бронзовую вазу, и он впервые поручил всю работу от начала и до конца сыну. И видел, что не ошибся, но радоваться вслух считал излишним.

В прошлом веке возраст шедевров эксперты определяли по стилю, по трещинам в краске или дереве, патине на поверхности металла — этак на глазок Искусственно состарить можно все, что угодно, но нельзя сказать, что прошлый век был таким уж золотым для мастеров антикварных подделок. Иные эксперты обладали не только глазом, но и нюхом — и с ним было не сладить.

Но вот двадцатый век принес углеродный анализ. По радиоактивному распаду изотопов углерода стало возможно определить возраст вещи довольно точно. Решающее слово оценки перешло от чутьистых знатоков к педантичным физикам, зачастую неспособным отличить на ощупь каррарский мрамор от египетского алебастра. Знай себе отколупывай кусочек да суй его в прибор, а уж машина выдаст возраст в цифрах. Тут-то и наступил золотой век, и первым это понял Петрович.

Он прочитал статью об углеродном анализе еще в бытность свою молодым инженером в Академии наук. Он не только любил машины, но и понимал их. Он знал, что машина выдаст любой результат, который нужен человеку, и что этим человеком будет он.

На следующий день он пошел проведать знакомого археолога, холостяка, который охотно расплатился с ним головешкой из скифского кургана за починку стиральной машины. Уже тогда Петрович увлекался литьем по выплавляемой модели.

Остаток древнего костра был растерт в порошок и задут в приготовленную к литью форму. Полученную бронзовую фигурку Петрович наладил на анализ, и результат был: шедевр IV века до Рождества Христова. Что он способен делать шедевры — Петрович и не сомневался, но продавать свои работы было позволено только одной категории лиц: членам Союза художников. Мало того, что большая часть заработка шла в карман государства. За членство надо было платить еще и верноподданностью тому же государству. Каковая верноподданность должна была периодически проявляться в работах членов союза — по мере государственной надобности. А это для Петровича было слишком. С малолетства он откуда-то знал, что душу во все века продавали одному и тому же покупателю.

Раз нельзя зарабатывать работами двадцатого века, рассудил Петрович, — обратимся к векам другим, а предки пусть не взыщут.

Он споил ведро водки лаборантам института археологии и обзавелся коллекцией почтенных головешек с возрастом от X века до Рождества Христова и до наших дней. Он сжег в печке свою написанную, но не защищенную еще диссертацию о сварке взрывом. Переселился к обрадованному до изумления свекру в подмосковную деревню Храпово, к тому времени почти обезлюдевшую. И взялся за дело.

Через три месяца коллекция американского миллиардера Харальда Пламмера пополнилась великолепно сохранившейся греческой статуэткой-светильником эпохи великих мастеров. Деньги Санек и Петрович честно поделили пополам. За пару лет к Петровичу в деревне прибилось еще несколько специалистов. Он привечал всех, умеющих что-то делать своими руками. Поладить с колхозными властями было легко: им вечно требовался ремонт техники. Потом, когда уже непонятно стало, какая где власть, — поселок продолжал процветать. Умельцы делали все, чего требовал черный рынок, — от икон до сварочных аппаратов. Только наручники и прочую дрянь Петрович наотрез отказывался производить.

Коровник, приспособленный под литейный и кузнечный цеха, выглядел заброшенной развалюхой. Это было золотое правило поселка: не вводить в соблазн возможных грабителей. Но внутри торцевой дубовый пол в желтом свете натриевых ламп будто и не топтан был представителями каких угодно властей. В цеху красовалась новенькая машина центробежного литья фирмы «VIGOR». Ее Петрович по Санькову посредничеству выменял у посла Марокко на египетский ларец времен фараонов XIV династии.

Бронза была уже доведена до нужного градуса. Как толпа на площади, почему-то подумал Петрович и вытащил из сейфа банку с наклейкой «XV век». С полчайной ложки черной пыли он осторожно пересыпал в фарфоровую чашечку приспособления, напоминающего турецкий кальян. Одну из трубок «кальяна» он вставил в литник формы и, сплюнув через левое плечо, вдул пыль.

— Ну, Леха, мерь температуру! Порядок? Льем!

Жидкая бронза, хлопнувши, перелилась в фарфоровую ванну, и Петрович тут же включил рубильник. Центрифуга взвыла, как сирена, и бронза шарахнулась в укромные закоулочки.

Петрович уже закуривал вторую сигарету, когда Леха, отстегнув защелки кожуха, вынул форму. Коническое отверстие литника было наполовину пустое, и Леха заулыбался. Заливка явно удалась. Петрович даже не стал смотреть на форму.

— Порядок, Леха, кидай ее в щелочь, а завтра с утра начинай чеканить.

Выйдя из коровника, он сразу же увидел две машины: Саньковы «жигули» и огромный военный тягач с цистерной. Санек уже ожидал его в доме, сидя на полированной колодине из разбитого молнией дуба.

— Привет, умелец!

— Здорово, деляга!

Это было их обычное приветствие. Санек заверил Марью, что она все хорошеет, осведомился про Леху и остальных четверых, достал гостинцы: шведские витамины для детей. Марья, прихватив визжащую четверку, уплыла готовить чай. Мужчины остались беседовать.

— Я тут тебе, Петрович солярочки привез пять тонн, как обещал.

— Благодарствую.

— Еще нужно? Не проблема, поверь.

— Да еще столько бы не помешало. Производство у меня энергоемкое, сам знаешь.

— Бу сделано. Дело у меня к тебе, Петрович. Даже два. Санек поднял с пола длинную деревянную коробку, поколдовал над замками и распахнул. Петрович бережно размотал яичного цвета замшу, и две кривые булатные сабли, казалось, приподнялись из ящика, как змеи. Петрович присвистнул:

—  Сколько лет мечтал в руках подержать! Разве ж через стекло почувствуешь! Видать, в Москве совсем уж дела хреновые, раз до Оружейной палаты добрались.

— Там сейчас не до сабель.

— А до чего, хочу я знать! — завелся Петрович. — Помнишь, ты мне год назад начал кольчуги заказывать — ведь не антик какой-нибудь, а для наших лбов, чтоб сейчас носить! Это что же — без кольчуги по улице не пройдешь?

—  По улице-то пройдешь, — усмехнулся Санек. — Это для тех, кто на площадь выходит. Лопатами ведь разгоняют!

Тут вошла Марья с чаем, и Санек стал восхищаться пирожками.

— Спасибо, жинка, — улыбнулся Петрович.

—  Поди скажи Лехе, чтоб с соляркой разобрался, бензовоз во дворе стоит. А после пусть приходит.

Санек добавил в чай меду, прихлебнул и блаженно откинулся. Из внутреннего кармана куртки он достал кожаный мешочек, а из него сыпанул на стол горсть красных матовых камешков.

— Это на рукоятки. Необработанные. Шесть копий с каждой просят, и чем скорее, чем лучше. За сколько успеешь?

— За месяц сделаем.

— Рубины натуральные, индийские. Тут их с запасом. Остаток придержи у себя. Да и оригиналы сабель тоже припрячь, может, еще копии понадобятся. Дела сейчас идут быстро.

— Этак ты мне скоро, Санек, мумию Ленина на ко-пированье приволочешь! — усмехнулся Петрович.

— Ты недалек от истины, хоть плачь, хоть смейся! Ко мне на сей предмет уже подъезжали. У одного американского миллиардера блажь. Он, видишь ли, популярных покойников коллекционирует. Недавно ему за миллион левую ногу Мао Цзедуна продали.

— Иди ты!

— За что купил, за то и продаю. Он, бедняга, все сокрушается, что Гитлера сожгли. И за Ленина очень даже беспокоится. Скотленд-Ярд, узнав о его пристрастии, начал охранять могилу Карла Маркса, и как раз вовремя. Дважды неизвестные люди откопать пытались.

— Ну-ну, дела пошли! Но ты, Санек, не вздумай, гляди! Сходите с ума как хотите, а я мертвечины не люблю. Какое твое второе дело?

— Помнишь, года три тому назад ты мне одно письмо старил? Про скрипача и козу?

— Как же! Этюд Шагала, миру неизвестный, и где находится — неизвестно. Что, теперь сама картина понадобилась?

— А, змей, смеялся тогда надо мной? Говорил — лапша на уши? Нет, говорил, дураков? Так теперь за срочность — двойная оплата!

Петрович поднял руки:

— Сдаюсь, не вели казнить! А как срочно нужно?

—  Как всегда. На вчера нужно. Но недельку можно подождать.

Вошел Леха и, поздоровавшись с Саньком, доложил: с соляркой порядок, за полчаса сольется.

— Хорошо, Леха. Сбегай-ка теперь в погреб. Там над бочкой с квасом две полочки, знаешь? Так ты мне с верхней принеси картинку — ту, что с козой. Она там в стойке вторая будет. Да поаккуратней, гляди!

Санек расхохотался, поперхнувшись чаем.

—  Ну, умелец, ты велик! С меня бутылка!

— Оставь при себе свою бутылку. Я того бродягу, что намалевал, полгода из запоя выводил, пока у него уши торчком не встали. Не порть мне кадры!

Санек ехал обратно в Москву. Завернутая в рогожу картина «Скрипач и коза» лежала на заднем сиденье его машины. Так начиналось ее путешествие — от бочки с квасом, через дипломатическую почту и Парижский аукцион — к ненасытным любителям изящных искусств.

Санек думал о Петровиче. Никогда он этого мужика понять не мог. Но, будучи убежденным жуликом, и облапошить его не мог, хотя тот бы и не заметил. А почему не мог — сам не знал. В конце концов он решил, что из суеверия. Сплюнул и глянул через левое плечо. Но месяц стоял за правым.

Племяш уверенно вел машину. Санька, как всегда после встреч с Петровичем, потянуло на философию.

—  Вот скажи мне, Племяш, есть на свете душа или нет ее?

—  Есть, дядя Саня.

— Откуда ты знаешь?

— А как же иначе можно из человека душу вытрясти?

— Грубый ты, Племяш. Нечуткий.

— А ты, дядя Саня, видишь — человек за рулем. Так ты хочешь философию разводить или домой в целости приехать? Ну, задумаюсь я на обгоне — вот тогда ты и узнаешь, есть ли тебе чего Богу отдавать.

— Да ты у меня поумнел, мой мальчик! Растут дети... Скажите пожалуйста! Но у меня вопрос был риторический, а риторический, дитя, это такой, на который отвечать не надо. Вот, например: есть ли душа у вещей? Что значит: делать вещь с душой? Это со своей — или с ее? Молчишь. Молчи-молчи...

— Ты лучше скажи, дядя Саня, почему бы нам на Запад не сорваться? Счет там в банке у тебя есть, я еще молодой, спортивный. В профессионалы выйду. Они знаешь сколько заколачивают?

— Сорваться, Племяш, не проблема. Но только я этого не сделаю и тебе не советую.

— Что, популярная программа сейчас будет? Березки — ручейки?

—  Не хами дяде, неслух! Ты у меня дурак, но не настолько. Я тебе даже не буду объяснять, что, скорее всего, ни в какие профессионалы ты не выйдешь, а будешь вышибалой в парижском бардаке. А я открою какой-нибудь бизнес и даже разбогатею. И не надо будет каждый день башкой рисковать, живи — не хочу. Так я, Племяш, боюсь, что и не захочу. Ни размаха, ни риска, и к тому же знаешь, что завтра будет. Вот ты скажи, что будет в Москве через месяц?

— Не знаю, дядя Саня.

—  Вот, правильно. И никто не знает. А что будет в Нью-Йорке — это я берусь предсказать. Более или менее точно. Так мне тут интереснее, а что башку могут оторвать — то поэтому я тебе о бессмертии души толкую: азартный вопрос. Что у нас на кону — не знаем, а рискуем. Дядя у тебя игрок, а ты у дяди — амбал. Впрочем, захочешь ехать — отслюню капусты, не обижу. Ты мне свободный нужен, а то всю игру изгадишь в осознанную необходимость.

— Не, дядя Саня, я один не хочу.

— Ну так девку прихвати, виснут небось? И хватит об этом: раньше переспи с этой мыслью, а потом решай.

За разговором Санек даже не заметил, как они подъехали к патрульной заставе на въезде в Москву. Застава выглядела необычно.

Поперек дороги стоял легкий танк. У обочины повалился набок обгоревший автобус. Там же было что-то накрыто брезентом, а Санек знал, что накрывают брезентом в наши времена. Моложавый капитан в полевой форме, с автоматом на плече подошел к машине. С ним были трое солдат, явно не первогодки.

Санек, не выходя из машины, сунул ему малиновую книжечку. Это было удостоверение Совета Министров, дающее право игнорировать комендантский час и въезжать в Москву без досмотра машины. Это удостоверение ему организовал всемогущий Алихан.

Капитан, глянувши в книжечку, небрежно козырнул и крикнул солдатам у танка:

— Пропустить!

— Что тут случилось, землячок? — Санек кивнул в сторону автобуса.

— Да опять малолетки. Не успеешь одну банду извести — другая лезет. Эти за оружием сюда нагрянули. Четвертый раз за последний месяц.

—  Потери большие?

— Да нет. На счастье, патрульный вертолет близко случился, поддержал с воздуха. Двоих солдат и прапорщика наповал, да двое раненых.

— А эти? — Санек поглядел на брезент.

— Как приехали восемнадцать пацанов, так все тут и остались. С вертолета их ракетой приголубили. Двигай теперь, танк отъехал.

— Всех благ тебе, капитан. Остаток дороги они молчали.