ЖИЗНЬ ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫХ ЛЮДЕЙ

Малая серия Выпуск 3

Л. И. Демин СЕМЕН ДЕЖНЕВ

6. СЛУЖБА В ЯКУТСКЕ

Представим себе путь Семена Дежнева с товарищами по Лене, открытой десять лет назад Василием Бугром.

Шел отряд Бекетова на веслах, а если подымался попутный ветер, ставил над стругами паруса. Сперва река была неширока; местами она растекалась до полуверсты в ширину, а местами, стиснутая крутыми каменистыми берегами, сужалась до полутораста саженей. Течение было извилисто. Река петляла, змеилась, огибая высокие мысы. Иногда, обогнув остроконечный мыс, казалось возвращалась на прежнее место. Взобравшись на высокий берег, можно было увидеть пройденный еще накануне участок реки, серебрившийся в лесной прогалине. Кое-где на берегу дымились костры эвенкийских становищ, стояли конусообразные берестяные юрты, паслись олени с ветвистыми рогами.

Приняв справа Киренгу, потом Витим и широкую Олекму, Лена становилась шире, полноводнее. Сменявшиеся ленские пейзажи поражали путников своим разнообразием, величественной красотой. Ниже Киренги Лена вступала в живописное ущелье, названное потом русскими «Щеками». По берегам высились, как молчаливые стражи, внушительные известняковые утесы. Некоторые напоминали своими очертаниями замки, другие _ сказочных великанов. Одни высились строго вертикально, другие наклонились к воде, как бы предостерегая проплывавшие мимо лодки об опасности. Ниже «Щек» встречались перекаты и стремнины - «быки», небезопасные для плавания. Потом русло вновь расширялось, и течение становилось спокойным. У впадения в Лену Витима ширина Лены превысила версту, а при впадении Олекмы достигала полутора верст. При приближении олекминского устья в русле Лены появлялись низменные островки, частью безлесные, частью заросшие кустарником. Снова появлялись прибрежные скалы в виде высоких каменных столбов разнообразной и причудливой формы. Наконец горы отступали в сторону, и Лена теперь уже текла по низменной речной долине, поросшей лесом.

По среднему течению попадались якутские поселения и отдельно стоявшие жилища. Из бревенчатых балаганов с наклонными стенами и плоскими крышами струился дымок. На прибрежных лугах паслись коровы и лошади якутской породы, низкорослые, коренастые, мохнатые. За долгое плавание по Лене казаки бекетовского отряда неоднократно выходили на берег, чтобы поразмяться, пособирать лесных ягод, закинуть невод сварить уху. Лена изобиловала всякой рыбой. В невод попадались и омуль, и нельма, и таймень, и стерлядь и осетр, и чир. Леща и щуку, рыбу нестоящую, бросали в реку - пусть живет. Во время этих стоянок казаки общались с якутами, выменивали у них говяжье мясо молоко, битую птицу.

Гостеприимные якуты, видя, что пришельцы настроены мирно, обид чинить не собираются, приглашали их в гости, угощали лакомым блюдом - кониной с черемшой и кумысом. Гости сперва было отказывались, а потом принимали угощение. Сибирская служба отучала людей от привередливости в еде.

В балагане было дымно. Зато дым, струившийся от камелька к отверстию в крыше, разгонял назойливого гнуса. Гости и хозяева рассаживались по жердяным нарам, тянувшимся вдоль всех стен, на сундуках со скарбом. Кожаный мех с кумысом пошел по кругу. Разговорились. В отряде отыскался толмач, понимавший по-эвенкски. Старый хозяин жилища с плоским лицом, изрезанным частой сетью мелких морщинок, глава большой семьи, тоже немного понимал речь эвенков - соседей с верхней Лены.

Интересовались казаки, занимаются ли здешние люди хлебопашеством. Якуты сперва не поняли вопроса, а потом, сообразив, о чем идет речь, отрицательно закивали головой. Старый хозяин пояснил - когда-то очень давно, об этом старики говорили, жили люди его племен не здесь, на большой реке, а далеко, далеко за горами, за лесами, на юге. Здесь плохая земля, холодная, под ней вечный лед. Там ярче светило солнце, и земля была другая, ласковая, добрая к людям. Они возделывали землю, бросали в землю семена, и вырастало то, что русские называли хлебом. Об этом рассказывал дед, а тому рассказывал его дед, который еще помнил одного древнего старика, пришедшего со своими соплеменниками с юга. Старый хозяин закрыл глаза и высоким гортанным голосом затянул заунывную мелодию, раскачиваясь в такт песне. О чем поет старик - поинтересовались казаки. Он сам объяснил, когда кончил петь. Это олонхо, старинное сказание о том, как счастливо жили люди в теплых краях, а потом их стали теснить многочисленные и могущественные враги. И ушли люди на север. Долго шли они через леса и горы, терпели нужду и голод, и гибли слабые и дети. И вышли они наконец к большой реке.

Беседа перешла к соболиным промыслам. А много ли в здешних местах соболя? - интересовались казаки Нет, соболя осталось мало. Зато много медведя, рыси росомахи. Иной раз зверь задирает домашний скот. А за соболем надо идти на дальние реки. А далеко ли до тех рек? А кто их знает? Старик недоуменно развел руками.

Задумались казаки над словами старого якута. Значит Лена еще не конечная их цель. За соболем надо идти на дальние реки. И еще приметили кучку девиц, должно быть хозяйских внучек, стыдливо прятавшихся в укромном уголке. Перешептывались, поглядывая на рослых русских парней, посмеивались. Казаки оценивающе оглядели девиц. Ничего себе девки, пригожие, складные, хотя и чернявы больно, и узкоглазы. Вырядились в нарядные кафтаны из оленьего меха с оторочкой и всякими нашивками. Модницы, видать. И смекнули служилые - чем славные якутские девки не женки?

При приближении к Якутскому острогу река делала поворот на север. Речная долина расширялась, и горы отступали за горизонт. Низменные болотистые берега поросли лесом, расступаясь кое-где и образуя пойменные луга. Продолжали встречаться якутские селения, пасущиеся стала.

Вот и острог, белевший новыми стенами и постройками. Прибытие отряда Петра Бекетова стало событием в жизни маленького гарнизона и немногочисленных торговых и промышленных людей, пребывавших здесь в ту пору. Все население острога, кроме караульных устремилось к берегу, где приставали струги. Вероятно, среди встречавших был и Парфен Ходырев, тогдашний начальник острога. Он особенно радовался подкреплению. С прибытием бекетовского отряда якутский гарнизон значительно увеличился.

Вероятно, Дежнев, как и другие бекетовцы, прошел через таможенную избу, поставленную под стенами острога. Здесь распоряжался таможенный голова, которому помогали подьячий и выборные целовальники. Ни один из въезжавших в Якутский острог и выезжавший из него, не мог миновать сию избу и избежать уплаты пошлин. Особенно дотошно досматривал голова добычу промышленников, возвращавшихся с промыслов, и лучшие соболиные шкурки отбирал в счет уплаты государственной пошлины с пушнины-десятины. Промышленники проклинали на чем свет стоит таможенников, пререкались с ними. Иной раз норовили запрятать шкурки в потайное место, например, под седло. Но у таможенников был собачий нюх. Они ухитрялись раскрывать самую неожиданную заначку. А злоумышленников били батогами за контрабанду.

Якутск был еще невелик, хотя и строился. Всех свободных от службы казаков, остававшихся в городе, Ходырев подряжал на плотницкие работы. У лавок с товарами толпились русские и якуты. На берегу строились лодки и струги.

С прибытием в Якутск Дежнев был поставлен на денежное, хлебное и соляное довольствие, о чем была сделана запись в якутской окладной книге. Ему был определен оклад рядового казака. Видимо, сразу же Дежневу пришлось участвовать в походах, сочетая службу с собственным промыслом. В «книге покупочной» Якутского острога сохранилась запись, относящаяся к 1638 или началу 1639 года, - «Куплено у служилого Семейки Дежнева 4 соболя без хвостов, дано государевы муки 12 безмен…» Это свидетельство того, что Дежнев имел, собственную пушнину, заготовленную им лично или выменянною у якутов. Известно, что в первый же сезон пребывания на Лене Семен Иванович заготовил сто соболей, больше, чем другие его сослуживцы.

Пути-дороги Дежнева не раз скрещивались с другими известными землепроходцами. Некоторые из них прибыли на Лену вместе с ним в составе бекетовского отряда. Другие уже находились в Якутске под началом Парфена Ходырева к моменту прибытия Бекетова и его спутников. Третьи появились здесь позже. Так постепенно в Восточной Сибири собралась целая плеяда замечательных людей, смелых, неугомонных, пытливых. Упомянем здесь некоторых из них.

Среди соратников Дежнева Михайло Стадухин был одной из самых ярких и колоритных фигур. Он участвовал в многочисленных сухопутных походах и морских плаваниях с 1630 года. Свой первый поход Стадухин предпринял в составе отряда сына боярского Парфена Ходырева пришедшего из Енисейска на Лену. Здесь произошли военные столкновения русских с якутами, которые в конце концов признали царское подданство н обязались выплачивать ясак. Перейдя в Якутск, Стадухин участвовал в 1633 году в походе небольшого отряда Посника Иванова на Вилюй «для прииску неясачных тунгусов». На Вилюе взяли знатного аманата из «Калтакульского роду» и в первый же год собрали с него три сорока соболей.

В 1641 году якутский воевода Петр Головин отправил Стадухина во главе отряда из 14 человек на студеный Оймякон (Елюкон) на верхнюю Индигирку для сбора ясака с тамошних якутов и эвенков. В составе стадухинского отряда был и Семен Иванович Дежнев. Отправляясь в поход, Стадухин приобрел двух лошадей и различное снаряжение - все это обошлось ему в 60 рублей. Проделав тяжелый путь через перевалы Верхоянского хребта и достигнув Индигирки, землепроходцы узнали от местных жителей о существовании к востоку от индигирского бассейна большой неведомой реки Ковымы (Колымы). Собрав сведения об этой реке, Стадухин поставил перед собой задачу во что бы то ни стало достичь ее. Построив надежный коч, стадухинцы спустились вниз по Индигирке и морем дошли до устья Колымы. Таким образом Стадухину принадлежит честь первого морского плавания на Колыму и открытия этой реки. Поймав в аманаты трех юкагиров, Михайло собрал за два года пребывания на Колыме восемь сороков соболей ясака. Во время поимки аманатов он был ранен стрелой в грудь.

За период этой дальней службы первооткрыватель Колымы проявил себя не только как энергичный и усердный служилый человек, наделенный и отвагой но и оборотистый предприниматель, который никогда не забывал и о собственной выгоде. Он ссужал промышленных людей оружием, свинцом, порохом из собственных запасов. Должники обычно расплачивались с кредитором пушниной. Это дало возможность Стадухину собрать для себя четыре сорока соболей, богатство немалое. Когда он возвращался в Якутск с ясачной казной собранной за время колымской службы, воевода Василий Пушкин отобрал у него и собственную пушнину «неведомо за что». Объяснение этого поступка воеводы можно найти. Возможно, небескорыстная предпринимательская деятельность Стадухина вызвала жалобы на него со стороны завистников и людей, им обиженных. Крутой и властный характер Михаилы постоянно создавал почву для обид. Жалобы, дойдя до воеводы, давали ему хороший предлог поживиться за счет служилого с Колымы.

В 1649 году Стадухин пытался, уже после знаменитого похода Алексеева - Дежнева, пройти морским путем вокруг Чукотки на Анадырь. Но эта попытка закончилась неудачей, хотя она и демонстрирует смелость и дерзкую отвагу землепроходца.

Вскоре Стадухин, как мы увидим, ходил на Анадырь уже открытую Дежневым. На некоторое время эти два ярких человека становятся товарищами по анадырской службе, и между ними складываются сложные отношения соперников. Увидев вблизи устья Анадыря моржовое лежбище, уже открытое дежневским отрядом, Стадухин доносит якутскому воеводе: «За Ковымою рекою на море моржа и зубу моржового добре много», что от сбора моржовой кости «будет многая прибыль». Двум отрядам на Анадыри, не слишком богатой пушниной, оказалось тесно. И Стадухин со своими людьми уходит на Пенжину и Гижигу, в местность, населенную воинственными «коряцкими людьми», с которыми не раз сражается, а потом перебирается на Охотское побережье.

За время своих походов и плаваний, продолжавшихся двенадцать лет, Стадухин не получал хлебного и денежного жалованья. В челобитной грамоте на имя царя он жаловался, что «всякую нужду и бедность терпел и всякую скверность принимал, и душу свою сквернил…» и просил «пожалуй меня за мое службишко, за кровь и за раны, и за многое терпенье своим государевым прибавочным денежным и хлебным жалованием…». Подобные жалобы часто встречаются среди документов Якутского воеводства. На челобитной Стадухина нет никакой пометы, которая свидетельствовала бы о том, что просьба землепроходца принята во внимание.

Заметный след в освоении Восточной Сибири оставил казак Иван Ребров, ходивший по Лене, Вилюю, Алдану, Яне, Индигирке и другим рекам, а также Северному Ледовитому океану. Реброву принадлежит заслуга первооткрывателя рек Яны и Индигирки (Собачей). Рассказ о походах на эти реки мы находим в его челобитной 1649 года. Не получая государева жалованья в течение девятнадцати лет, с 1632 по 1641 год Ребров во всех этих походах «нужду и бедность и голод и холод терпел, и душу свою сквернил - ел всякое скверно… А поднимаючись на те службы, суды и судовые снасти и паруса, и для ясачного сбора товары - одекуй и олово, иноземцем в подарки давать, покупал и в дом кабалы займовал, в большую цену, и одолжал великими кабальными неокупными долгами». Как мы видим, Ребров жалуется на то, что был вынужден снаряжаться за свой счет и попал в кабалу к заимодавцам, вынужденный подписать долговые расписки - «кабалы» на крупную сумму.

В 1641 году Ребров возвратился из дальних походов в Якутск, где и был оставлен воеводой Петром Головиным на «ленской службе». При этом воевода выдал ему жалованье только за один будущий 1642 год, а за предыдущие годы ничего не дал. Ребров жалуется, что не смог окупить тех подъемных денег, которые занимал для снаряжения в плавание. В 1642 году он отправляется на реку Оленек, где служил пять лет, а впоследствии, по приговору Сибирского приказа, был поверстан пятидесятником. Дежневу не раз приходилось ходить по следам Ивана Реброва и служить на открытых им реках.

Заметной фигурой был и Елисей Юрьев Буза. Как и другие выдающиеся служилые ленские люди, он начинал службу на Енисее. В 1637 году он вместе с каким-то промышленным человеком Друганкой вышел из Якутска, спустился вниз по Лене и вышел в море, намереваясь достичь Яны. Однако быстрое наступление зимы и неблагоприятная ледовая обстановка помешала дойти до устья Яны. Елисей Буза с Друганкой смогли добраться только до устья «Омолевы реки» (Омолоя), впадавшей в губу Буорхая к западу от Яны. Здесь мореплаватели смастерили нарты и, оставив коч, двинулись далее сухопутным путем по заснеженной тундре. Товары и припасы они вынуждены были «пометать» на берегу из-за трудностей дальнейшего пути. Отряд Бузы и Друганки перешел через Камень (очевидно, кряж Кулар) и достиг верховьев Яны. Подробностей этого перехода мы не знаем, но можно предположить, каким он был трудным. Отряд двигался в лютые морозы по открытой нежной пустыне, где не укроешься от ветра, потом преодолевал каменистый кряж. Обессиленные люди тащили нарты с самой необходимой поклажей. Весь этот путь от губы Буорхая до Яны занял восемь недель.

На Яне Буза собрал ясак в расположении якутского рода князца Тузлука. Князец пытался было уклониться от уплаты ясака и спровоцировал военное столкновение. «И они-де с Елескою с товарищи с теми якуты бились во многие времена, а я якуты-де их в осаду осадили и сидели-де они от них в осаде шесть недель И те якуты на выласках убили у них служилых людей два человека». Но в конце концов «тех якутов войною смирили, и под их государеву руку привели и ясаку с них взяли вновь…» Непокорный князец Тузлук смирился.

К весне Буза с Друганкою построили кочи и, «выплыв на море на усть Чендона реки (Чондон), захватили здесь трех юкагирских князцей в аманаты» и здесь собирали ясак в течение трех лет. Речь шла о реке Чондон, впадавшей в Янский залив несколько восточнее устья Яны. В 1641 году Елисей Буза отправился с ясачьей казной в Якутск, а Друганко, по-видимому, остался на Яне для соболиного промысла.

В следующем году Буза был направлен воеводой в Москву для сопровождения «государевой казны».

Иван Родионов Ерастов (Ярастов), достигший на ленской службе звания сына боярского, плавал под начальством других и самостоятельно по Северному Ледовитому океану, Яне, Индигирке, собирая ясак и участвуя в кровопролитных схватках с непокорными якутскими и юкагирскими князцами, уклонявшимися от уплаты ясака. Сведения о его походах мы находим в пространной челобитной ленских служилых людей Ерастова, Чукичева, Терентия Алексеева и Стефанова за 1646 год.

В 1644 году Ерастов вместе с Т. Алексеевым и Кайгородцевым вывезли с Индигирки на Лену собранную ими соболиную казну. Шли они с индигирского устья морем, затем Леной. Во всех этих дальних походах Ерастов и его товарищи «холод и голод терпели, нужи и бедность принимали, и всякую скверну ели, и душу свою сквернили». А отправлялись в поход, снаряжаясь на собственные средства, «всякий походный «завод» (снаряжение. - Л. Д.) покупали на свои деньги, дорогою ценою». Каждому подъем обошелся по сто рублей и более, а всех коней потеряли в походе.

И Иван Ерастов жаловался в челобитной что не получал хлебного и денежного жалованья (сам он не получал в течение девяти лет), - «обнищали и задолжали великими долги, и стоим на правеже. А долгу на нас рублей по сто и больше».

В 1645-1646 годах Ерастов с товарищами (40 человек) совершил второе морское плавание. Воевода В. Пушкин сообщает об этом плавании в своей отписке. «Что-де они отведали ныне новую землю: вышед из Ленского устья, итить морем в правую сторону, под восток, за Яну, за Собачью (Индигирку), и за Алазейку, за Кавыму реки - новую Погычу реки. А в той же Погычу реку впали иные сторонние реки, а по той Погыче и иным сторонним рекам живут многие иноземцы разных родов, неясачные люди, а ясаку никому нигде не платят. И на перед-де сего и по ее число на той реке русских людей никого не бывало. А соболь-де у них самый добрый черной».

Название «Погыча», упомянутое воеводой В. Пушкиным, имело в документах середины XVII века двоякое значение. Так называли Анадырь в период ее поисков и на первых порах после ее открытия И этим же названием обозначали какую-то небольшую тундровую реку, впадавшую в Ледовитый океан к востоку от устья Колымы, которую и достиг Ерастов с товарищами. Возможно, речь шла о реке Чуван или какой-то еще более восточной реке, впадавшей в Чаунскую губу. Мы достоверно не знаем, какого пункта на побережье Северного Ледовитого океана достигла ерастовская экспедиция. Но несомненно что она побывала в устье какой-то реки к востоку от Колымы. Так расширялись маршруты полярных плаваний русских первопроходцев, продвигавшихся все далее и далее на Восток.

Возвратившись в Якутск с ценными сведениями, Иван Ерастов «со товарищи» просил воеводу отпустить их на реку Погычу, выдав им оклады денежного и хлебного жалованья за два года вперед. По каким-то причинам просьба служилых людей не была удовлетворена сразу. Но позже Ерастов вновь отправился по знакомому маршруту. Из отписки воеводы Ивана Большого Голенищева-Кутузова 1662 года узнаем, что в этом году сын боярский Иван Ерастов и целовальник Степан Журливой возвратились с Колымы с «костяной казной».

Судьба свела Семена Ивановича Дежнева с Ерастовым в последний период его службы. В 1662 году Иван Ерастов отправился, по поручению воеводы, в Москву, сопровождая соболиную казну. В его конвойный отряд был назначен и Дежнев. Несколько позже они встречались во время службы на Чечуйском волоке.

Заметной фигурой был якутский казак Иван Беляна, совершивший три морских плавания, а также подымавшийся по рекам Индигирке, Алазее и Колыме. Об этих плаваниях дает сведения его челобитная 1650 года.

Сын тобольского стрельца, он был поверстан после смерти отца в отцовский стрелецкий оклад, но в 1639 году был переведен в ленские казаки. В 1642 году он ходил на Индигирку сухопутным путем в составе отряда Посника Иванова. Отправляясь в поход, Беляна купил двух коней за пятьдесят рублей. Достигнув Индигирки, Посник Иванов послал Беляну в Олюбенское зимовье на смену казака Кирилла Нифонтова. Собравши здесь ясак, Беляна ходил морем на реку Алазею, впадавшую в Ледовитый океан несколько восточнее индигирского устья. На Алазее произошло столкновение с юкагирами, не хотевшими платить ясак. В столкновении было убито двое русских, все остальные казаки из небольшого отряда получили ранения. Но юкагиры несколько поутихли после того, как Беляна захватил в качестве аманата их князца Манзитина.

Поднявшись по Алазее с шестью товарищами Беляна миновал пояс тундры и достиг тайги. Здесь он поставил зимовье и острожек. Осенью 1643 года юкагиры подходили к стенам острожка с намерением вызволить Манзитина. Беляна вступил с юкагирами в переговоры, призывая их принять русское подданство, и захватил еще двух аманатов, в том числе брата князца. Это заставило юкагиров заплатить ясак и откочевать на Колыму. На Алазее Беляна и его спутники провели около двух лет.

Весной 1645 года казаки построили коч, спустились по реке и морем пришли к устью Колымы и затем в течение двенадцати дней шли вверх по этой реке. Здесь также произошло столкновение с воинственными юкагирами, во время которого Беляна был ранен. На Колыме русские поставили зимовье и острожек. Весной 1646 года к его стенам подошли «многие люди» юкагиры и ворвались в острожек, намереваясь отбить аманатов и разграбить соболиную казну. Нападающих удалось выбить. У русских, при всей их малочисленности, было неоспоримое военное преимущество - огнестрельное оружие, «огненный бой». Но Беляна снова получил ранение, а двое его товарищей были убиты. Пользуясь малочисленностью русских, юкагиры держали острожек в осаде в течение двенадцати дней. Русские страдали от голода и уже не надеялись на спасение. Но спасение неожиданно пришло - подошел отряд русских торговых и промышленных людей, заставивших осаждавших острожек юкагиров рассеяться.

Спустившись по Колыме, Беляна вышел морем обратно к устью Алазеи и поднялся по этой реке к своему старому зимовью. Здесь он собирал с юкагиров ясак.

Сохранились краткие сведения о морском плавании на Колыму и, вероятно, далее на восток якутского сына боярского Василия Власьева и целовальника Кирилла Коткина Из воеводской отписки известно, что в 1650 году они прислали в Якутск «6 костей рыбья зубу», из которых они пять костей купили у «чухоцких мужиков» (то есть у чукчей), а шестую кость нашли на морском берегу на пути к Колыме.

Неоднократно Семен Дежнев встречал на своем пути Юрия (Юшка) Селиверстова. Участник морских плаваний Михаила Стадухина, он в 1651 году обращается к воеводам с челобитной: «…был он на море, и есть-де в то море выпали реки многие - Чухча река, Ковыма река, а за Ковымою рекою есть четыре реки, а от тех рек есть река Нанандара (т. е. Анадырь), да Чондон. А люди по тем рекам живут многие, а языки разные - чукчи, ходынцы, коряки, неняули (т. е. анаулы), а иные роды есть и языки многие. И то иноземцы тебе государю наперед сего не плачивали» ясака.

Селиверстов предлагал свои услуги набрать «охочих промышленных люден» и привести упоминавшиеся выше народы и племена «под государеву руку», чтобы получать с них ежегодно по 50 пудов кости вместо ясачного соболиного сбора в первое время, а в дальнейшем получать в качестве ясака и кость, и пушнину. С разрешения якутских воевод Селиверстов собрал в Якутске отряд из пятнадцати человек. Воевода Францбеков дал ему «государев коч со всей судовой снастью», а также ссудил его деньгами. В июле 1651 года Селиверстов со своим небольшим отрядом отправился «на государеву службу на море, за Ковыму реку, на новые на Анадырь и Чондон». Мореплаватели дошли до устья Колымы, поднялись по ней и ее правому притоку Анюю и далее сухим путем вышли на верхнюю Анадырь. Дальнейшая деятельность отряда Селиверстова на Анадыри переплетается с судьбой дежневского отряда.

Среди казаков, оставивших свой след в истории освоения Восточной Сибири, нельзя не упомянуть и Курбата Иванова, служившего сперва в Тобольске. Его пути будут не раз скрещиваться с путями Семена Дежнева Курбат был участником верхнеленского похода 1640 года пятидесятника Василия Витязева, а затем уже самостоятельно отправился с тремя спутниками до верховьев Куленги, притока верхней Лены. В начале 1641 года Курбат Иванов представил якутскому воеводе чертеж с текстовым пояснением-росписью, содержащим сведения о верхней Лене от впадения в нее Куты до верховьев. Часть сведений была внесена в чертеж. Роспись составлялась отчасти на основе личных наблюдений, а отчасти по опросам местных жителей. Оба документа были отправлены воеводой в Сибирский приказ.

В отличие от многих казаков Курбат Иванов был грамотным. Об этом свидетельствуют его собственноручные подписи под разными документами. Очевидно, среди грамотной части служилых людей он выделялся уровнем грамотности и общим кругозором. Неоднократно Курбат выступал в качестве составителя чертежей различных районов Восточной Сибири. После составления им первого чертежа воевода привлек его к составлению нового, охватывающего на этот раз более обширную территорию - Лену с ее основными притоками: Витимом, Киренгой, Алданом и Вилюем, а также Оленек и путь к Охотскому морю, на побережье которого к тому времени побывал Москвитинов.

В 1642-1643 годах Курбат Иванов осуществил поход с Лены на Байкал, достигнув ленских истоков и перейдя через Байкальский хребет. Он не только побывал на западном берегу озера, но и посетил остров Ольхон. Ленинградский исследователь Б.П. Полевой обнаружил архивные свидетельства того, что этот замечательный первопроходец, вероятно, является составителем еще двух чертежей - верхней Лены с Байкалом, а также Анадыря, где ему довелось сменить Семена Дежнева в качестве государственного приказчика. Все чертежи Курбата Иванова пока не обнаружены, и об их содержании мы ничего не знаем. Но сведения об этом его роде деятельности весьма любопытны. Ведь речь идет о первых пусть еще несовершенных, наивных зачатках сибирской картографии. Возможно, чертежами Курбата пользовался составитель первого чертежа Сибири тобольский воевода Петр Годунов.

Несколько особняком среди этих люден благодаря необычной своей биографии стоит Василий Бугор. Как казачий десятник, он впервые упоминается в челобитной енисейских служилых людей 1637 года, просивших о выдаче жалованья за поход на Ангару. Впоследствии он переходит на службу на Лену и в 1646 году участвует в походе в Братскую землю уже как ленский казак. Вернувшись из этого похода, Бугор участвует в заговоре группы якутских служилых людей. Бросив государеву службу, они составили ватагу гулящих людей и бежали вниз по Лене. Вероятно, это событие было вызвано конфликтом с воеводой Пушкиным и приобретало характер социального протеста против воеводы и его окружения. Среди беглых, кроме Василия Бугра, было два казачьих пятидесятника - Иван Реткин и Шеламко Иванов и еще девятнадцать рядовых казаков. К беглым служилым людям присоединились и некоторые промышленные. Из отписки воеводы В. Пушкина 1648 года узнаем, что заговорщики покинули Якутск, захватив коч, принадлежавший торговому человеку Василию Щукину, и пограбив у промышленных людей хлебные запасы и малые суда.

Спускаясь вниз по Лене, ватага беглых грабила служилых, промышленных и ясачных людей. Повстречав дощаники с казаками, возвращавшимися с Алдана, беглецы обобрали с них паруса и снасти. У ясачных людей они отбирали имущество, коров, рыболовные сети, собак, «чем соболи промышлять». Так что в тех местах, где проходила ватага Бугра, у местных жителей остановился соболиный промысел, и они перестали вносить в казну ясак.

Около Жиган ватага встретила коч Матвея Акинфиева и Тихона Колупаева, казанских торговых людей, плывших с покручениками и товарами. Беглецы забрали судно со всеми товарами и имуществом принадлежавшими как хозяевам, так и их покрученикам и оцененным в сумму более чем в 1200 рублей Так вятага Бугра из группы людей, выражавших социальный протест против несправедливости, превратилась в разбойную ватагу, промышлявшую грабежами.

Из ленского устья Бугор с сообщниками, располагая двумя хорошо снаряженными кочами, с большим запасом съестного и всяких товаров, необходимых для торгового обмена с аборигенами, вышли в океан и на правились на восток.

Реакция Сибирского приказа на отписку воеводы В. Пушкина о случившемся была сравнительно мягкой как будто произошло самое заурядное, обыденное происшествие - «Отписать в якутский острог - будет те казаки вперед объявятся, и про то роспросить и про грабеж всякими сыски сыскать, а по сыску, взятое без прибавки доправя на них, отдати истцам». Мы видим что власти подходили к делу как к обычному случаю ограбления частных лиц казаками. На сам факт бегства с государевой службы внимание не акцентировалось, а лишь предлагалось «роспросить» беглецов, если те объявятся. Очевидно, центральные власти не хотели раздражать суровыми репрессиями служилых людей далекого края, считаясь с суровыми условиями их службы и постоянной нехваткой людей в Якутии.

Василий Бугор проявил себя как смелый полярный мореход, хотя его плавание по Ледовитому океану и закончилось неудачно. Он с отрядом присоединился к экспедиции Стадухина, потом в составе стадухинского отряда пришел сухопутной дорогой на Анадырь. От Стадухина, с которым он, видимо, не поладил, Бугор перешел к Дежневу и нес вместе с ним анадырскую службу уже не как беглый, а служилый человек. О его прежних прегрешениях и разбоях, похоже, власти забыли.

Итак, Михайло Стадухин, Иван Ребров, Елисей Буза, Иван Ерастов, Иван Беляна, Василий Власьев, Юрий Селиверстов, Василий Бугор - вот далеко не полный перечень имен известных землепроходцев, современников и сотоварищей Дежнева, оставивших свои след в утверждении власти Российского государства в Северо-Восточной Сибири. Наряду с этими именами мы вправе еще назвать Посника Иванова, Дмитрия Зыряна, Ивана Рубца, Семена Шелковникова и многих других. Все эти землепроходцы и мореплаватели изведали немало горьких лишений, испытали голод и нужду великую вступали в схватки с воинственными князцами, получали раны тяжкие, мерзли в дальних зимовьях, попадали в морские бури и штормы. Если отбросить одного Василия Бугра, снарядившего свою экспедицию разбойным путем и превратившегося из служилого человека в гулящего, атамана разбойничьей ватаги, все остальные снаряжались и снаряжали экспедиции за свой счет. Снаряжение, как мы видели, было сопряжено с большими расходами. Если служилые люди, отправлявшиеся в поход, и получали при подъеме часть жалованья, то его обычно не хватало, чтобы покрыть все подъемные расходы.

Сохранилось немало выразительных документов - челобитных служилых людей, выдержки из которых мы приводили выше. В них горькие жалобы на трудности и лишения, на вынужденную долговую кабалу, на дороговизну. Все это обычно служило аргументами, чтобы настаивать на выдаче «сполна» недоданных хлебного оклада и денежного жалованья. Воеводы на эти слезные просьбы обычно никак не реагировали, однако пересылали челобитные в Москву, поскольку по традиции они адресовывались на царское имя. До царя они, естественно, не доходили, а оседали в бумагах Сибирского приказа. В большинстве случаев никакой положительной реакции на челобитные со стороны приказных чиновников не следовало. На сохранившихся в архивах челобитных грамотах можно встретить пометы - «чтена в столп» то есть прочитана и приобщена к делу, вот и все

И Дежневу не раз приходилось подавать челобитные в которых он описывал свое бедственное положение и молил выплатить ему то, что полагалось по праву Эти дежневские документы дают наглядное представление о тех трудностях и лишениях, с которыми приходилось постоянно сталкиваться и Семену Ивановичу и его товарищам.

В 1638 году учреждалось самостоятельное воеводство в Якутске с непосредственным подчинением Сибирскому приказу в Москве. Этого требовали интересы управления огромной территории Сибири. Но и новое воеводство оказалось трудноуправляемым из-за обширности своих просторов. Оно охватывало весь ленский бассейн кроме верховьев Лены, Оленек и все земли к востоку от Лены, открытые и еще не открытые. Но приезд первых воевод задерживался. Временно областью продолжал управлять Парфен Ходырев, а после его отстранения - письменный голова Василий Поярков.

Что нам известно о якутской службе Семена Дежнева? Документальные свидетельства на этот счет скудны. Дежнев упоминается среди служилых людей, допрошенных 1 марта 1640 года по делу Ходырева, временно управлявшего Якутским острогом, но к тому времени видимо, отстраненного от управления. Обвинения его в различных злоупотреблениях и лихоимстве, видимо имели под собой серьезные основания. Злоупотребляя своим служебным положением, Парфен за два года присвоил 3200 соболиных шкурок, составлявших целое состояние. Он занимался незаконной торговлей через подставных лиц - служилых и торговых людей, а также широкими ростовщическими операциями. В роли обвинителей корыстолюбивого администратора выступали Михаил Стадухин и Юрий Селиверстов. По их настоянию в ходыревском доме был произведен дотошный обыск, во время которого были обнаружены огромные запасы пушнины и долговые кабалы (расписки) на сумму 4156 рублей.

Вероятно к этому времени относятся две недатированные челобитные служилых людей Якутска на имя царя Михаила Федоровича об отпуске их на службу в якутские волости. В первой из них речь идет о Яульской волости, во второй - Нюриптетской. В числе многих казачьих десятников и рядовых казаков, от имени которых подавались обе челобитные, упоминается и Семейка Дежнев Примечательно, что обе челобитные заканчиваются припиской: «К сей челобитной поп Федорише Андреев вместо служилых и промышленных людей, кои в грамоте не умеют, по их велению руку приложил». Далее упоминаются персонально грамотные лица, которые оказались в состоянии сами поставить свои подписи. Среди их имен Семена Дежнева нет. Он упомянут в общей массе казаков, от имени которых приложил руку - поп Федорище. Перед нами явное свидетельство неграмотности Дежнева, свидетельство документальное. До конца дней своих он так и не овладел грамотой. Под всеми его последующими документами подписывался за него кто-либо из грамотеев.

Но неграмотность не суть отсутствие недюжинного ума, пытливости, любознательности, острой наблюдательности. Не об этих ли качествах свидетельствуют отписки, донесения, челобитные, писавшиеся безвестным грамотеем под диктовку Семена Ивановича.

В середине 1640 года Семен Дежнев был командирован на Татту и Амгу, левые притоки Алдана, замирить непокорных батурусских якутов. В этой местности, расположенной к югу от Якутска, давно уже промышляли грабежами Каптагайка и Немнячек Очеевы, располагавшие вооруженными отрядами зависимых от них людей. Они нападали на мирных ясачных якутов, грабили у них скот, другое имущество. Однажды разбойные братья угнали пятьдесят голов скота. Когда якуты подвергнувшиеся ограблению, попытались было вступить с грабителями в мирные переговоры, чтобы убедить их вернуть скот, братья и их люди подвергли избиению ясачных людей и отняли у них коней, копья и луки со стрелами. Обиженные пожаловались якутским властям. В ответ на жалобу и были направлены Семен Дежнев с двумя казаками Львом Губарем и Богданом Сорокоумовым.

Отыскали ли они Каптагайку и его брата и вернули похищенный скот пострадавшим, нам неизвестно. Сам Дежнев нигде об этом не упоминает, считая видимо, поход на Амгу и Татту заурядным и обычным для него делом. Не сохранилось и других каких-либо документов об этом походе. Надо полагать, что если бы произошло серьезное военное столкновение, оно привлекло бы внимание властей и нашло бы отражение в документах. Дежнев следовал инструкции атамана Осипа Галкина, наказывавшего действовать «без порчи, без драки» и лишь в самом крайнем случае применять силу. Видимо, столкновения удалось избежать, действуя мирными средствами увещевания, проявляя к якутам дружелюбие и такт. Быстрое возвращение Дежнева в Якутск (в начале сентября 1640 года) свидетельствовало, казалось бы, об успешном завершении его миссии.

Среди документов Якутской приказной избы за 1640 год сохранилось еще несколько упоминаний имени Семена Ивановича Дежнева. 29 февраля в книге таможенного сбора порублевых и пошерстных пошлин с продажи скота по Якутскому острогу сделана запись о том, что Дежнев продал коня тазовскому служилому человеку Гришке Васильеву Киселю за пятнадцать рублей. «С продавца взято порублевые пошлины, 5 алтын, с рубля по 2 деньги, а с купца пошерстного взято алтын…»

Из записи в книге выдачи денежного жалованья и боеприпасов служилым людям мы узнаем, что в октябре 1640 года, очевидно, после возвращения с Амги, Дежневу были выданы два рубля с полтиной, сумма, составлявшая половину его оклада к прежней его доле, а также полный оклад в пять рублей за текущий год и еще половина оклада за будущий 1641 год.

Осенью 1640 года Дежневу пришлось выполнять второе, более ответственное самостоятельное поручение - ходить на мятежного князца Сахея. Еще летом жители центральной Якутии, недовольные ясачным обложением, осадили Якутский острог. Осада оказалась безуспешной, и в конце концов князцы заключили мирное соглашение с русскими властями и согласились платить ясак. Однако несколько князцов-тойонов кангаласского рода и в их чисте Сахей Отнаков отвергли соглашение. Парфен Ходырёв тогдашний управляющий острогом послал двух казаков - Федота Шиврина и Ефрима Зипунка для сбора ясака с непокорного Сахея и его рода. Воинсвенный князец напал на сборщиков ясака и убил их, откочевав со всем родом в дальние земли Оргутскую волость на среднем Вилюе. Против Сахея был выслан отряд служилого человека Ивана Метленка. Но якуты сумели заманить отряд в засаду и нанести ему тяжелые потери. Сам Метленк был убит сыном Сахея Тоглыткой. Вот тогда-то якутские власти и послали для умиротворения непокорного тойона и ясачного обложения его рода Семена Дежнева.

Перед ним встала сложная задача смирить Сахея, но не руководствоваться чувством мести и избегать кровопролития. Сборщики ясака допускали немало злоупотреблений и жестокостей и нередко сами провоцировали якутов на оказание сопротивления. По-видимому, Дежнев стремился лишь припугнуть Сахея, но больше действовал словесным воздействием, стараясь наладить с ним добрые отношения и его от «государевой милости не отогнать».

Подробности похода Дежнева в Оргутскую волость нам, к сожалению, неизвестны. Не знаем мы и что заставило Сахея смириться. Но сложное поручение было выполнено Дежневым успешно Его отряд возвратился в Якутск, не понеся ни малейших потерь. Дежнев проявил себя как терпеливый и гибкий политик, не только замирившись с Сахеем, но и взыскав ясак спална и с самого князца, и его детей и членов его рода. Весь этот взысканный с Сахеева рода ясак составил 3 сорока 20 (то есть 140) соболей.